Любовь Руднева - Встречи и верность

А Глеб раздумывал: какая же Солянка оказалась для Чапаева соперницей Рейна? Наверное, все же эта. Она лежала на торном пути чапаевских войск к Уральску.

Вдруг флегматичный Сельванов толкнул Глеба в бок:

— Везучий ты; смотри, встречь нам табунок, а вон и всадник — не иначе сам Хатьков.

Издали Глеб принял «самого» Хатькова за мальчишку. Табунок приближался, Сельванов затормозил бензовоз, Хатьков и вблизи оказался невелик ростом. Сперва Глеб думал, что всадник лихо пригнулся к шее лошади, вблизи увидел, что он согнут в спине. Редкая бороденка не то свалялась, не то была в несмелых завитках, кепка низко надвинута на глаза.

Понимая серьезность положения — все же это его рекомендация, — Сельванов обратился к конюху немного даже официально:

— Здорóво, Хатьков, тебя вот ищем, исколесили все село: где Хатьков? Народ молчит, не знает, куда это ты отъехал с табунком. Поспешай теперь, а то нам к поезду нужно, а из-за тебя позадержались. Этому парню надо знать, какое ты с Чапаевым соприкосновение имел.

Лошадь Хатькова неспокойно перебирала ногами, отвертывала морду от бензовоза. Ей явно не нравился густой, все заглушающий запах, и ноздри ее мокро и черно трепетали, Хатьков смотрел на Глеба, ожидая, что скажет он. И Глеб заторопился. Он сказал, что давно мечтал увидеть реку Солянку и рад познакомиться с чапаевцем из такого известного села. Хорошо бы поговорить, но не на дороге же. Смеясь, он оглянулся на шофера.

Но Сельванов взял руководство беседой на себя:

— Выходить не дам. Видишь, и Хатьков не спешивается, он привык верхом да верхом, пусть и речь свою ведет на коне. Так и беседуйте, и время терять не будем, мне ж к поезду надо.

Разговор завязался, хотя Глебу казалось, что конюха вряд ли расположит слушатель, не вылезающий из кабины длинной, неуклюжей машины. Но с готовностью доброго и редко встречающегося с людьми человека Хатьков начал свой рассказ.

Он, перебирая поводья, еще больше пригнулся к спине лошади и, засматривая в глаза Глеба своими умными, смеющимися глазами из-под густых, нависших бровей, вел как будто еще один разговор — грустный и мудрый.

— Вот я, Хатьков Михаил Иванович, в апреле 1918 года еще бороду не имел, а решимость, какая ни была она, собрал. И вместе с дружками: Буторовым, Янанским, Козуевым и Томашиным — пошел к Чапаеву.

Его штаб стоял в нашем селе — был первый поход Чапаева на Уральск. Размещался штаб, где теперь, если вы заметили, сельпо.

У штаба — часовой, мы безо всякого спросу норовим мимо него пройти, говорим осерчавшему часовому, уже через плечо:

«Чапаев нам нужен».

На наши голоса выходит Чапаев, в рубахе, аккуратно подпоясан, стройный такой, волосы приглажены, а в глазах и днем видно — горит.

Заглянул я ему в глаза, как теперь вам, — ухмыляясь, заметил Хатьков, — костры! Маленькие. В зрачок. Чудное дело: и в левом, и в правом.

«В чем, ребятки, дело?»

«Хотим к вам».

А он посмотрел на нас серьезно — засомневался. Обошел каждого и будто повернул нас к себе не только лицом, но и душой. Потом с улыбкой, чтоб сильно не ушибить нас своими сомнениями, спросил:

«А в бой пойдем, плакать не будете?»

Конечно, мы были невидные — лет по шестнадцать да семнадцать. Харчи жидкие — вот ростом мы себя и не показали. Я сейчас уже дед, а еще не вырос до казака.

Отвечали мы невпопад, засовестились, а он поглядел на разутые наши ноги и драную одежонку и тут же быстро записку написал. Нам по той записке выдал его помощник обувку и шинелишки.

Хатьков повернулся на лошади боком, перекинул ноги на одну сторону и уселся как на высокой завалинке, кепку надвинул еще глубже, и глаза его совсем потонули под козырьком.

— В тот вечер нам очень весело сделалось: в своей молодой жизни мы первый раз столько дружков повстречали и те играли с нами песни, расспрашивали про наше солянское житье-бытье.

А шустрый паренек из Сулака сказал мне:

«Горемычные вы, несолоно хлебавши жили даже в самой Солянке».

Никогда до того восемнадцатого апреля меня никто не спрашивал, как я живу и чего мне желательно.

И вскоре пошли мы на казаков или, может, они на нас. Ни одного хутора, ни одного села казаки не уступали без трудного боя.

Первый бой по мне хорошо пришелся. Казаки бьют из орудия, а мне смешно сделалось. Я во весь рост держусь и ближе к своим дружкам, мы навалом и идем.

А откуда-то Чапаев голос подает:

«В цепь! Не сбегайтесь в кучу!»

Потом я уже испугался, после боя, вечером. И понять не мог, что меня так веселило в бою. Сомневался, может, это такой смешливый страх меня забрал, но все же в тот день пятеро солянских ребят одолели видного казака. Мы ж перед ним мелюзга, необстрелянные воробушки, а у него ручищи — кувалды и ноги с корнями — не сдвинешь.