Евгений Белянкин - Танец любви

Тарас уже не знал, как отвязаться от Карсавина — ну чего, как репей! — и обрадовался выскочившим из канцелярии ребятам. Но как-то сразу осел: понял, что Карсавин, как черная кошка, перебежал дорогу…

— Увольнения не будет, — коротко объявил ротный.

— Нет, будет, — холодно, властно сказал Горлов. — Мы не обезьяны, чтобы нас все время в клетке держать. Пойдем в политотдел.

Встретил их седеющий подполковник Воробьев.

— Кто это сказал, что запрет наложил политотдел? Разбирайтесь с ротным.

— Тогда позвоните, товарищ подполковник, в роту.

— Пусть майор Шестопал сам мне позвонит.

Все поняли: старая песня. Странная штука — эта связь с высшим начальством. Оно никогда не отказывает… А ротный никогда не исполняет.

Кто-то зло выкрикнул:

— Братва, айда к генералу! Он их всех к ногтю.

Психологическая зараза сработала. Назревал конфликт. Толпа желающих идти к генералу разрасталась. Крепла уверенность, что всему виной ротный и политотдел. Конечно, надо к генералу! Он наверняка ничего не знает и поймет кадетскую душу. Кто-то даже вспомнил, как однажды в день увольнения занимался уборкой территории и генерал, столкнувшись с ним, изрядно удивился, что суворовец не наказан, но убирает территорию лишь потому, что так захотелось ротному. Генерал вызвал дежурного по училищу и тут же приказал отпустить суворовца в увольнение… Это еще более подлило масла в огонь — немедля идти к генералу… Без выборных, идти всем!

В приемной порученец удивился такому количеству суворовцев.

— Генерал занят, но в чем дело?

— Нам ротный зарубил увольнение, — захлебываясь в азарте, громогласно заявил Мишка Горлов. — Нам надоела его двуличная натура.

Порученец потоптался, словно раздумывая, еще раз удивленно взглянул на взбудораженных ребят и, хмыкнув, пропал в кабинете генерала…

Через минуту невысокий, плотный генерал сам вышел в приемную. Вскинув густые брови, он остановился и вопрошающим взглядом обвел ребят. Пацаны растерялись, застыли. Горлов почувствовал, как забулькало в животе.

— Хорошо, — вдруг спокойно, тепло и даже дружески сказал генерал, — вот ты объясни, но толково. — И он показал на Горлова.

Мишка набрал полную грудь воздуха, бедово и сбивчиво сказал:

— Вторую неделю ротный рубит увольнения только потому, что кто-то, с его точки зрения, провинился. Все отвечают за одного… Я знаю, что так поступают в «зоне». Стоит не выполнить рабочую норму одному «зеку», как сразу жестоко наказывают всех… Мы против зековской системы…

Генерал мелко подергивал губами. Последние слова Горлова ему явно не понравились: лицо стало жестким, вопрошающие глаза смотрели отчужденно. Генерал повернулся к порученцу.

— Шестопала ко мне!

Когда суворовцы спускались по лестнице вниз, навстречу им по ступенькам бежал озабоченный майор Лошкарев.

— Опять накуролесили, — беззлобно заметил он, — откуда такая бесшабашность?

— Нет, товарищ майор, — перебивая друг друга, живо откликнулись и затараторили суворовцы, — в конце концов, мы люди…

Оказывается, Шестопала в роте не было (возможно, испугавшись генеральского втыка, он просто сбежал), и вместо него к генералу поднялся майор Лошкарев. Все знали, что Лошкарев мужик добрый и порядочный, одним словом — афганец. И потому кучкой, перебрасываясь незначительными репликами, ждали во дворе. В роту, несмотря на приказ Лошкарева, никто не пошел: встречаться с Шестопалом не очень-то хотелось, тем более попадать под его горячую руку.

Лошкарев вернулся быстро. Его окружили плотным кольцом.

— Эта пытка была выше моих сил, — устало сказал майор. И тихим обнадеживающим голосом добавил: — Всем в роту. Где старший вице-сержант? Генерал разрешил увольнение всем. В том числе и Вербицкому.

— Ура! Наша взяла! — заорал второй взвод.

— Качать Горлова! Качать Мишку!

Не успел Горлов опомниться, как его подкинули кверху. Вороны, уютно устроившиеся на сером предвесеннем снегу, суматошно вспорхнули вверх…

Дни были похожи на полет на воздушном шаре. И привольно, и красочно — да только ветер рвет тебя из стороны в сторону, и ты с ужасом думаешь, что все время висишь в пустоте и не знаешь, куда этот шар забросит судьба. Глебу Сухомлинову в эти ветреные дни не везло. Началось с физики — ни с того ни с сего Рубль поставил тройку, пригрозив, что это не последняя. Но злоключения на этом не кончились. Добрая, приветливая старушка — англичанка, чем-то похожая на гимназистку, вдруг объявила Глебу, что произношение у него не то… Глеб попытался выяснить, как это не то?