Леонид Огневский - На другой день

— Не надо, — осуждающе говорила Наташа. Вот такие Любины вольности ей не нравились.

— Да нас же никто не видит.

— Все равно.

Проходило несколько минут в молчании, и Люба опять восклицала:

— Ой, Натка, если бы ты видела, какое мне сшили платье: черное шелковое, в серебристых блестках. Даже Федька Абросимов, на что вахлак, и тот говорит, встретились в парке: "Ты в нем, Люба, как звездная ночь".

— Из чего же они, твои блестки? — подумав, спрашивала Наташа.

— Из стекляруса. Мамина знакомая вышила. Вот придешь к нам, я тебе покажу. Если бы твой отец купил тебе черного крепдешина, я бы дала стекляруса, заказывай такое же платье себе. Скажи отцу, он же у тебя не без денег, пусть купит, сейчас в Особторге всяких материалов полно.

— Не без денег… — повторяла Наташа, следившая из-под согнутой в локте руки за мягкими ватными облаками. Куда они плывут? Может, в тот край, где живет тетя Ядя?.. — Мне еще и пальто к зиме надо, и валенки, в одном платье с блестками не будешь по морозу ходить. Сама же говорила, какая в Сибири природа.

— Стужи испугалась? А для меня хоть бы что самый наитрескучий мороз. Бежишь на коньках с Федькой Абросимовым, аж щеки горят.

— А говорила — не нравится, поедешь жить в Крым.

— Так я же окончательно не решила. Это тетя Тамара однажды сказала: "Самое лучшее место — Крым".

"Слушает разных Тамар, — сердилась Наташа. — Какая-то разболтанная"! И еще думала, вот поступит осенью в восьмой класс, познакомится с другими девчонками и перестанет дружить с Любой.

Замечал вольности Любы и Павел Иванович. Однажды, вернувшись с работы раньше обычного, он застал подруг на балконе. Наташа быстро накинула на себя платьишко, Люба в трусиках и бюстгальтере прошла в комнату, села на валик дивана.

— И дома ты, Любочка, так же, почти голая ходишь? — спросил Дружинин.

Дочь сразу покраснела, почувствовав и свою вину и подружкину, Люба даже бровью не повела.

— Тетя Тамара рассказывала, что в Риге, когда загорают на пляже, все ходят раздетые…

— Но здесь не Рига, не пляж. — Павел Иванович прошел к окну, разнял занавески. Тетя Тамара… Вот они откуда тянутся, ниточки! Тлетворное влияние Тамары, плюс беспробудное пьянство отца, беспечность неродной матери, махнувшей рукой на воспитание детей… В последнее время Дружинин многое разузнал о семье Свешникова — кой-как сшитая, о самом Юрии Дмитриевиче — изломанный человек, пропьянствовал тогда в командировке больше недели, вернулся без пиджака, в одном шоколадном плаще. Подольский прогнать собирается, а вот как-то поддержать еще человека никому в голову не придет.

Вечером состоялось закрытое партийное. Шумное получилось собрание. Всыпали директору завода и секретарю партбюро и за окрики, и за голое администрирование и за формализм в агитации и соревновании. Особенно много говорили о соревновании. Павел Иванович и не думал, что так ожесточится народ. Только Абросимов и просидел молча, не попросил слова.

— Что так, Михаил Иннокентьевич? — спросил Дружинин, когда в перерыв выходили в коридор.

— Все сказали и все правильно.

"Ох, стеснителен!" И Павел Иванович приотстал от него, взял под локоть Чувырина. Тот шел, утираясь платком, — он только что выступал в прениях.

— И здесь преем-потеем?

— Приходится.

— Ничего, ничего. А говорил хорошо, попал в самую точку. Все, что упустили мы с Горкиным, выложил перед собранием.

— А вообще-то вы, мужики, зря, — вмешался в их разговор шедший сзади Антон Кучеренко, — это расхолаживает партийную массу.

— Расхолаживает, говоришь? — обернулся к нему Дружинин. — Ничего ты, выходит, не понял, Антон. Мы не против соревнования, мы за него. Коммунисты против вашей с Подольским игры в соревнование. Заклеили весь завод призывными лозунгами, напринимали обязательств, которые не проверяются, я уже не говорю о выполнении их, и думаете, у вас массовое соревнование. Не дело это, Антон. Потом, видишь же, замечаешь, что мы катимся на одном колесе? Перевыполняем план по одному виду продукции, не выполняем по двум другим, — лишь бы в общем получилось не менее ста, желательно больше.

— Недоработки, конечно, есть, — согласился Антон.

— Есть, и большие, не случайно разволновался народ. — Павел Иванович сочувственно поглядел в озабоченное лицо Кучеренко. Неплохой парень, старательный, беспокойный, а вот не может без лишней шумихи, разговорчиков "вообще", без преклонения перед авторитетами, причем дутыми… И язык-то у партийного секретаря не то суконный, не то деревянный, когда на трибуну взойдет. — Чего доброго, пометет нас рабочий класс на партийно-хозяйственном активе вместе с Подольским.