Леонид Огневский - На другой день

Тамара закрылась на ключ в своей комнате и примолкла. А через несколько дней она привела какого-то срочного знакомого и демонстративно объявила его лучшим другом. "Знакомься, папка, Вадим". Григорий Антонович с явным подозрением оглядел пижонистого субъекта, снимавшего белое шелковое кашне, и неуклюже протянул руку. Прошла неделя — друг был объявлен женихом. "А вам, — встретив на кухне Дружинина, со старательной вежливостью сказала Тамара, — придется поискать другую квартиру". Павел Иванович приметил, как она повела рукой: будто бы и по-кошачьи мягко, но сводя в горсть пальцы с острыми подточенными ногтями, даже, казалось, выпустила при этом по-кошачьи коготки. "Хорошо, — сказал он, — уеду". Отец с матерью попытались урезонить своенравную дочь, они догадывались, в чем дело. Тамара не захотела их слушать: "Он человек ответственный, ему квартиру дадут".

Он забрал свои вещи и перебрался в гостиницу, и только накануне приезда дочери ему был выписан ордер на отдельную квартиру в новом заводском доме…

— К подъезду вокзала? — спросил Гоша.

— К подъезду, дорогой, — рассмеялся Павел Иванович. Заметив недоумение на лице Гоши, сказал: — Я не над тобой смеюсь, мне стало смешно по другому поводу. И радостно! Сам понимаешь, какая у меня дорогая находка!

Поезд еще не остановился — в открытом тамбуре седьмого вагона появилась… Анна. Как Анна, и ростом, и лицом, и русыми волосами. Особенно взрослило Наташку синее шелковое платье с широкими воланами. И Павел Иванович протянул ей руки, ничуть не удивившейся и только на всякий случай спросившей: "Папа?" — помог сойти на перрон.

Но дотронулся губами до девчоночьи влажных губ, до персиковой мякоти щечки, подернутой золотистым пушком, и еле выговорил:

— Дочурка моя!..

— Я, папа, тебя сразу узнала, — сдерживая навертывающиеся слезинки, проговорила она.

— Дочка!..

— Потому что ты такой, как на фотографиях, они у меня в чемодане, на самом дне.

Павел Иванович подхватил ее подмышки — да она же с него ростом, полное материно лицо, ее васильковой синевы глаза!..

— Дочь!

— Только вот этого и не было раньше. Не было? — засмеялась Наташа, мизинцем дотрагиваясь до седины на отцовских висках.

— Не было. — Павел Иванович встряхнулся, круче поставил плечи. — Подстригусь поглаже и опять не будет… Как доехала-то? Очень уж далеко.

— Хорошо, папа. Да я и до Владивостока могла бы, ежели надо. — И Наташа рассказала, что с места она выехала с провожатой, известной ему по письмам Ядвигой; в Москве тетя Ядя купила ей билет, усадила в поезд, после этого по прямой-то дороге чего было не ехать? Рассказала, как бегала на станциях за молоком и горячей картошкой, как играла в поезде в домино. И вдруг спохватилась: — Ох, папа, а вещи?

— Какие вещи? — не понял он.

— Наши. Тетя Ядя сама сложила их в чемоданы. Идем скорее в вагон. — И она первая ухватилась за поручень, заскочила на подножку вагона, повела отца в свое купе.

Это было тоже удивительно для Дружинина: дочь привезла с собой два больших, туго набитых чемодана, узел с постелью, сумку с едой, да еще показала квитанцию: два места, пятьдесят килограммов, у нее в багажном вагоне, шло большой скоростью.

— Придется позвать носильщика, — покачал головой отец и шагнул было в коридор вагона.

— Зачем? — быстро остановила его дочь. Из васильковых глаз хлынуло недетское удивление. — Мы вынесем сами. — И она проворно подхватила узел с постелью.

— Ты взяла бы сумку, полегче.

— Нет, нет. Мы в Москве все переносили вдвоем с тетей Ядей. Она сводила меня на Красную площадь, показала улицу Горького, сколько там есть магазинов, по всем за руку провела. Все боялась, как бы я не потерялась. А когда поезд пошел, улыбается, а сама плачет.

— Хорошая женщина?

— Для меня была, как мама.

Павел Иванович кашлянул. Не хотелось бы так поспешно касаться имени матери;

— За тем, что привезла в багаже, приедем завтра, не к спеху.

— А почему? — снова забеспокоилась дочь, даже опустила на полку узел с постелью. — Ведь придется платить за хранение.

— Заплатим!

— К чему же платить лишние деньги?

Павел Иванович не мог не заметить этой черты своей дочери: ко всему относится бережливо, заботливо, по-хозяйски. Чему не научит сиротская жизнь.

— Ладно, — сказал он, когда вещи были вынесены на перрон и Наташа составила их погрудней, явно боясь, как бы что не стащили, — это сейчас увезем, а вторым рейсом я заберу то, что у тебя по квитанции.