Язмурад Мамедиев - Родная земля

— Кто здесь? — спросил он, и Наташа сразу догадалась, что это старик.

— Яшули, я заблудилась, — сказала она и на всякий случай сунула в дрова винтовку — знала, что со света старик не видит ее. — Уймите собаку.

Старик подошел, вглядываясь, сказал:

— Проходи, проходи. Ты не из тех, кто ищет в земле?

— Да, я из геологической партии, — обрадовалась Наташа. — Знаете нас?

— Не встречал, но слышал, — добродушно ответил старик и притопнул на пса: — А ну, замолчи!

Пес сразу лёг, стал бить по земле хвостом.

— Входи, — пригласил старик, пропуская позднюю гостью вперед.

Они сели на кошме, старик налил в пиалы чай. Наташа жадно стала пить, а он смотрел на нее добрыми глазами, обрамленными сеткой легких морщинок, и улыбался, качая головой.

— Пустыня — она такая, никогда не знаешь наперед, что ждет тебя. Я всю жизнь в песках, а и то случается такое, что подумаешь: вот и конец…

— А что вы здесь делаете, яшули?

— За куланами присматриваю, — посмеиваясь, ответил старик. — Знаешь? Вроде лошади, только помельче да потолще, и морда с горбинкой. Редкое животное. Государство их оберегает. В этом месте скоро совсем запретят охотиться, заповедник будет называться.

— Чем же они ценны, эти куланы? — спросила Наташа, дивясь тому, как хорошо ей с этим разговорчивым, добродушным стариком, как легчает на сердце.

— А тем, что мало их осталось на земле, — сказал старик, подливая ей чаю. — Для науки надо их сохранить. А потом куланий жир за лучшее лекарство против ревматизма почитают. Слышал я, куланов в больших городах за деньги показывают. Не знаю, верно ли.

— Показывают, — впервые за все это время улыбнулась Наташа. — В зоопарках.

— Ну, вот, — обрадовался старик, — видишь, какую ценность я тут оберегаю. Говорят, что за двух куланов целого слона в других странах дают. Вот он какой, наш кулан. Правильно, значит, государство делает, что не дает его в обиду. А то шляются по степи бездельники, почем зря бьют куланов. Они такие пугливые стали, что смотреть жалко.

Старик повздыхал, стал устраивать постель для Наташи. Сам он решил лечь на открытом воздухе.

— До границы отсюда далеко еще? — как бы между прочим спросила Наташа.

Старик не удивился, только помолчал малость, пожевал губами, раздумывая.

— Ты спи пока, — сказал он. — Утром сведу я тебя с одним человеком. Тоже здесь по куланьей части. Хороший человек, не беспокойся. Он тебя к пограничникам и проводит, если нужно. Я ведь все понимаю, время сейчас тревожное, в песках калтаманы опять разгулялись. А тот человек — надежный, верь слову, пограничникам помогает.

Наташа легла. А старик вышел, устроился под навесом и долго сидел, по-степенному тягуче, неспешно думая о превратностях жизни, прислушиваясь к звону цикад. Пес тихо лежал в стороне и смотрел на хозяина преданными немигающими глазами.

Перед рассветом старик разбудил Наташу.

— Я ухожу, дочка. За тем человеком. А кибитку закрою на замок, мало ли что. Ты уж здесь одна посиди. Вода в кувшине. Чурек есть, правда сухой уже. Да я скоро вернусь.

Лязгнул замок, заскрипел. В окошко Наташа увидела, как старик отвязал пса, и тот, обрадовавшись свободе, закрутился вокруг него, завилял хвостом, стал путаться в ногах, пока старик не прикрикнул на него. Вскоре они исчезли за холмом.

Наташа снова легла, стала перебирать в памяти события, которые пришлось пережить в такой короткий срок. На душе было неспокойно, бездействие томило. Казалось, что время замедлило свой бег, почти совсем остановилось, — и это ощущение было особенно тягостным.

Наташа поднялась, накинула на плечи старый халат хозяина и стала смотреть в оконце. Песок искрился под солнцем, кусочки слюды в нем вспыхивали крохотными огоньками. А горы невдалеке были синими, мрачноватыми, будто лежали в тени.

Грустно стало Наташе. И вспомнилась печальная песня, которую любил напевать отец:

Наверное, никогда теперь не услышит она его басовитый, с хрипотцой, голос, не прижмется к его плечу, не скажет, вернувшись из песков: — "Здравствуй, папа. Как ты тут без меня?.."

И Бердыли убит.

Она вспомнила его припорошенное песком бескровное лицо, уставленное в ночное небо, и содрогнулась.

А что с Мерданом? Тоже лежит на песке, прошитый пулей, и мухи кружат над ним?..

Ах, как надо спешить! А солнце, будто назло, нависло над барханом не поднимается вверх, не спешит…