Агния Кузнецова - Много на земле дорог

Высокий, угловатый мальчик походил на сестру своими серыми глазами в густых черных ресницах. В глазах его, как и у сестры, стояло неотвратимое горе, безутешная боль.

Церковь наполнилась запахом ладана. Прозрачные дымки его наплывали на лица, освещенные пламенем свечей, которые люди держали в руках.

Старый священник устало помахивал кадилом и тихо тянул прерывающимся шепотком: «Аллилуйя, аллилуйя, слава тебе, боже» и «Упокой, господи, душу усопшей рабы твоея». А молодой священник, словно дошколенок, разучивающий стихотворение, повторял лишь окончания слов: «ия», «же», «пшей», «ея».

Андрей и Виталий переглянулись и, хотя это было неуместно, в их глазах вспыхнула улыбка.

Священник кончил отпевание и громко, помолодевшим голосом сказал:

— Родные, перекреститесь и возьмите «отпуск» из рук покойницы.

Девушка и мальчик поглядели на священника измученными глазами. Они чувствовали, что его слова относятся к ним, но продолжали стоять не двигаясь.

— Наташа, Сергей! Перекреститесь! — зашептали со всех сторон.

Брат посмотрел на сестру и не поднял опущенной руки. Не подняла руки и сестра.

— Вы что же, в бога не верите? — свистящим шепотом строго спросил священник.

Мальчик, казалось, не слышал его, а девушка качнула головой. Да, они в бога не верили.

— Вот они какие, детки! Они и довели ее до гроба! — сказала клювоносая старуха в черной, распущенной по плечам шали. Ее слова подхватили. Церковь наполнилась ропотом.

Девушка вздрогнула, медленно повела глазами, будто силилась запомнить всех тех, кто негодовал на нее. Рука ее нашла руку брата, и они стали еще теснее друг к другу.

— Проклятие вам, недостойные! — повысил голос священник. — Запрещаю вам прощаться с матерью!

Клювоносая старуха, пристукивая палкой, подошла к гробу и вынула из руки покойницы «отпуск».

— Счастлива мать, что ушла от таких детей в другой мир, — продолжал старый священник и распорядился, чтобы гроб закрывали.

По церкви разнеслись удары молотка. Девушка вскрикнула, опустилась на руки брата. Ее вынесли из церкви.

— Батя сильно перегнул палку. Он не имел права не допустить детей проститься с матерью, — вполголоса сказал Виталий.

Но его слова утонули в ропоте, снова разнесшемся по церкви.

Андрей стоял весь в поту, не веря своим глазам. «И никто из провожающих не заступился за сирот! Какое жестокосердие!» — думал он. Вслед за Виталием он вышел на паперть. Стоявшие здесь женщины обсуждали происшествие.

— Покойница тоже не верила, и креста на ней не было. Это Макарьевна с себя сняла да на нее надела, — говорила какая-то женщина.

— Ордена, говорят, у нее были. Раньше она в совхозе дояркой работала. Потом болеть стала и в город уехала, — добавила другая. — Дочка-то, сказывали, хотела на подушечке их, ордена-то, нести, а Макарьевна не велела: в таком разе, говорит, священник отпевать не станет… Ну, и послушалась.

— Как же не послушаться — от церкви могилу выкопали, гроб купили. Сироты с горя-то растерялись. А магазинские, вишь, и носа не показали, — девчонка-то у них недавно работает.

Но тут вышел священник, и шествие двинулось на кладбище.

— А ведь ребятишки-то не перекрестились, — сказал Андрей, не без сочувствия к сиротам.

— Ну и зря. Рука не отвалилась бы, а из церковных кружек им кое-что перепало бы! — усмехнулся Виталий и, помолчав, добавил: — А что, Андрей Рублев, не пойти ли нам сейчас в одно местечко? Там нас никто не знает. Промочить бы горло, а то как-то гнусно на душе… Да только ты сильно правильный, тебя с устава не собьешь…

— Что ж, пойдем, — без колебаний согласился Андрей.

В одно ясное весеннее утро по улицам Москвы шел Костя Лазовников. Он был в шинели, перетянутой ремнем, в военной фуражке и начищенных сапогах. На берегу Яузы он остановился. Мутная, с блестками жирных пятен вода не понравилась ему, хотя щедрое утреннее солнце золотило ее и москвичи ею любовались. «Эх, милые, посмотрели бы вы на наши быстрые сибирские реки, чистые, как роса!» — подумал Костя, и ему вспомнилась Смородинка с ее прозрачной водой и порывистым бегом через валуны. У Зеленого лога Смородинка кидалась вниз по гладкой, отполированной скале, образуя крутой водопад. Над водопадом стоял туман. Мириады брызг взлетали от удара воды о камень и, казалось, неподвижным облачком стояли в синем воздухе.

Вот там-то около ревущего водопада Костя когда-то и сказал Елизавете Петровне свое заветное слово. Они стояли около водопада, оглушенные его страшным ревом, освеженные холодными, чуть-чуть колючими брызгами. На Елизавете Петровне было белое платье, облегавшее ее стройную фигуру. Ходьба по горной дороге разрумянила ее лицо.