Андрей Яхонтов - Ловцы Троллейбусов

Следом за ней я вышел в гостиную, где возле мольберта стоял Автор. Явно смущаясь и не зная, куда девать длинные руки, он говорил:

– Друзья, я хочу написать групповой портрет постоянных, так сказать, членов вашего... нашего коллектива. За столом, который всех нас объединяет. Оставайтесь, пожалуйста, на местах.

– Погодите, – тоже выступил вперед я. – У нас есть гораздо более важное дело. – Я протянул Луйкину свое послание.

Никто не обратил внимания на мои слова. И Луйкин моей бумаги не взял. Автор установил на подрамнике большой лист и принялся за карандашные наброски. А Калисфения Викторовна стала тихо рассказывать:

– Видела я сегодня сон: все мы сидим на берегу большого озера... Жарим лося. И вот поднимается Дмитрий Николаевич и, не снимая костюма, идет в воду...

– Прямо в одежде? – не поверил Вася.

– Да. И вот он идет – вода ему по пояс, по грудь, по шею... А потом весь скрылся.

За столом воцарилось молчание.

– Ну? Ну и что дальше? – спросил Редактор.

– И все, – сказала Калисфения Викторовна. – И вода над ним сомкнулась.

– А мы что же? – спросил Редактор.

– А мы лося остались доедать.

– Предупреждаю тебя... – взглянула на меня Вероника.

– Ваши сны, Калисфения Викторовна, вы вычитали в сборнике матросского фольклора, который составлял Автор, – отвечал я.

Старушка потупилась.

– Ну зачем так грубо? – скривился Редактор. Автор, тоже огорченный, прервал работу, оставил мольберт.

– Про купание в одежде у меня в сборнике ничего не было, – сказал он.

Я вздохнул и поднялся. Выходя из комнаты, уловил приглушенный шепот Вероники:

– Маму нельзя огорчать...

В кабинете – я взял со стола тетрадь с письмом другу. Последний раз глянул на вуалехвостов в аквариуме. Они беззвучно открывали рты, подсказывая: «Спеши, спеши». А может, насмехались, скалились, как черный шахматный конь.

Но уж кто точно ликовал – капитан дальнего плавания. Граненый его взгляд полнился весельем, щеточка усов задиристо топорщилась.

– Счастливо оставаться, – сказал я.

И с тетрадью под мышкой выскользнул из-под его наблюдения.

Вероника поджидала меня в коридоре.

– Дай твою руку, – шепнула она. Я ощутил на ладони холодок, а когда поднес к глазам блеснувший кусочек металла, увидел колечко с аметистом. – Это тебе на счастье. Ты ведь у нас путешественник.

Откуда ни возьмись появился Редактор.

– Так мы тебя не отпустим. Проводим с почетом, – начал шумно протестовать он. – А на нас не обижайся. Нельзя одновременно развлекаться на колесе обозрения и приводить в движение вращающие его шестерни. Если хочешь охватить всю картину целиком – уйди в сторону и наблюдай на расстоянии.

– Отстань, – бросил я. И пока брел к прихожей, где-то за стеной слышал заверения Автора:

– Хочу написать ваш портрет. А голос Вероники отвечал:

– Это было бы славно. Повесим его вместо этой мрачной картины. А в остальном все оставим без изменений. За цветами приятно ухаживать, с рыбами хорошо молчать, а щегла я привыкла слушать...

В последний раз захотел я взглянуть на картину, где женщина в старомодной одежде пыталась обратить внимание беспечных гуляющих на приближающийся морской вал... Постоял перед полотном некогда обучавшего меня и Володю старичка, отошел к окну, чтоб не мешал отсвет... И тут что-то толкнуло меня в спину, раздался звон разбитого стекла. Уже перекувырнувшись через голову в воздухе, я увидел мелькнувшее в окне искаженное злобой лицо Директора.

– Лети щеглом! – крикнул он.

И я летел. Падал – без всякой надежды уцелеть. Единственное, что могло бы меня спасти, – говорящая щука, но Володя с этой загадочной рыбиной ждал меня дома.

Я падал вниз и прижимал к груди письмо другу. А навстречу мне летел человек в синем тренировочном костюме. Я зажмурил глаза.

– Тренируюсь! – крикнул мне встречный, и я увидел, что это Чемпион по прыжкам на батуте.

Да, точно, внизу, под окнами, была натянута крупноячеистая сеть.

И вот, не достигнув земли, я уже летел вверх, к облакам. Парил среди них, в невесомости.

Безусловно, из меня получился бы хороший космонавт.

Упал я на занесенную снегом крышу... Ударился, здорово ушиб руку. Скорей надо было ее перевязать. На лифте я спустился вниз. В подъезде меня поджидала Калисфения Викторовна.

– Вы уж извините, что так получилось, – забормотала она. – И с вашим падением из окна. И с вещими снами. Ах, этот сборник фольклора! – И кулачком ударила по деревянным лестничным перилам. – Но вы не должны судить меня строго. Я пошла на хитрость, надеясь таким образом склонить вас к работе над жизнеописанием моего горячо любимого мужа. Конечно, я могла бы рассказать и свои сны. Но я не видела ничего стоящего, Так, какие-то крыши, воробьев, отломанные ножки стульев...