Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Тело замычало. «Слава богу, не доел», — мелькнуло в голове.

— Ковбой, ты кто? — спросил я.

— Леша, — обиженно пробурчал ковбой и, всмотревшись мне в лицо, завизжал.

Было от чего — краска переместилась с волос на личико, постельное белье и руки. Частичная реконструкция событий показала, что нахожусь я в ленинградской области, в ремонтируемой гастарбайтером квартире, и с гастарбайтером же провел ночь. История же перемещения меня на расстояние трех часов езды электричкой так и осталась загадкой.

...Электричка въехала в туннель, и тамбурное окно отразило юнца с взломаченной головой, красными пятнами на лице и причудливой металлоконструкцией, воткнутой в мочку левого уха.

Пока я пытался причесаться, отражение растаяло, и вместо него появился трансвестит моего детства Вера Павловна.

— Наркоман и педераст! — трубным голосом возопила она, и угрожающе помахала огромными дамскими панталонами.

— Э, нет, — ухмыльнулся я. — Ты — моя галлюцинация.

— А Неву в пять утра переплывала галлюцинация? Кота соседского ЛСД галлюцинация накормила? А стриптиз в институтской столовой кто устроил? Тоже — галлюцинация?

И Вера Павловна ткнула мне в морду трусами, на которых мелким почерком были записаны все мои мелкие и не очень проделки...

...Поезд тряхнуло, и я проснулся. Мимо проплывали одинаковые дома Купчина. Я вытащил серьгу из уха и, надвинув поглубже разноцветную вязаную шапочку, приготовился к выходу. Если я поспешу, то успею сегодня вернуть природный цвет волос и засесть за подготовку к зачету. А безбашенный праздник, от вкуса которого немеет язык, пусть продолжается. Но уже — без меня.

Прошло уже больше десяти лет, все почти забылось. Но, когда вижу яркую, как колибри, стайку тинейджеров, я улыбаюсь и трогаю себя за левое ухо, нащупывая три чуть заметные, заросшие дырки.

Из кабаков я в начале 90-х просто не вылезал. Ночью, тяжко вздыхая, приводил себя в порядок и полз тусить. Зачем? А хрен его знает. Видимо, другой альтернативы не было. Дома сидеть, носки вязать — не умею, от песни про «был бы милый рядом» мне сразу случалось видение: слепоглухонемой парализованный милый, а рядом экстатическая идиотка, которая искренне считает, что раз «милый рядом», то судьба удалась. А качество милого — это уже дело десятое.

Я удивляюсь персонажам, для которых самое важное — это «чтоб как у людей». Не счастье, не удовольствие от собственной жизни, не самореализация, а «как у людей». Чтоб семья, дети, дом — полная чаша. Иногда только перед смертью понимают, что постоянный привкус гавнеца в рту после питья из этой самой пиалки. Потому что не были морально готовы ни к семье, ни к детям.

Поэтому я упорно тусовался — мне это казалось пусть не оптимальной, но лучшей альтернативой тупому высиживанию собственных яиц в ожидании счастия, и жил по принципу «ввязаться в драку, а там видно будет».

Моя подруга, оперная певица Оля, женщина широкая как душой, так и в габаритах, находилась где-то посередине между озвученными выше позициями. Тусовалась она весьма активно и после каждого выхода в свет уносила в когтях по жениху, демонически при этом хохоча. Все бы ничего, но она считала мое мнение экспертным и первым делом приносила их мне домой на осмотр. Как правило, в полпятого утра.

Не впустить ее в дом было сложно. Оля начинала петь под окнами оперным меццо что-нибудь из «Хованщины», крепко зажав под мышкой трепыхающегося жениха, и разбуженные волшебной силой искусства соседи грозились отравить меня фуросемидом. Перспектива превратиться в дымящуюся лужицу мочи меня не влекла, и Олю я впускал. Степень омерзительности женихов определялась тем местом, в котором она завершала банкет. В лучшем случае, это был закрытый фуршет в театре, в худшем — ближайшая помойка. Соответственно, юноши делились на театральных педерастов и мелкий криминалитет без определенного места жительства.

БОМЖи обычно сразу выкидывались за дверь, и более не возвращались. Ну, кроме одного, который пытался влезть обратно через форточку и в ней застрял, к большой радости меня и милиции. Я до прибытия милиции не больно, но обидно бил его пластиковой бутылкой по голове, светло и весело гогоча.

Театральный же педераст — более устойчивая субстанция. Если в ответ на угрюмый взгляд исподлобья они не уходят сразу, а начинают ворковать «Какой мужчина!» — все, ты попал.

В одну ужасную ночь, вернувшись из клуба, я сосредоточенно разглядывал подозрительное пятно на коленке. Час назад об нее терся с неясными намерениями похотливый гномообразный субъект. В тот вечер жизнь вообще не задалась — я только-только побрился наголо (напился, пришел в Wella, икнул и сказал: «Под ноль!»), и всю ночь ко мне подходили разномастные уродцы и пытались погладить меня по голове.