Санитары морга делились на просто алкоголиков и алкоголиков-первертов. Ходила душераздирающая байка о том, как два санитара из смены устроили бойкот третьему: они перестали с ним общаться, и называли его извращенцем. Потому что все трахали мертвых девочек, а этот — мертвых мальчиков. Также поговаривали о зашивании ампутированных рук и абортивных плодов в чужие трупы. В общем, гиблое там было место. Гиблое и вонючее.
Днем в больничке было относительно спокойно — ну, инфаркт привезут, ну, шарики, в хер зашитые, вынуть кто попросит. Поэтому с утра я спокойно сидел, читал и пугал носителей шариков до икоты: волосы у меня были рыжие, вид злобный, халат в кровавых пятнах, в одной руке Пруст, в другой — ректальное зеркало, которым я угрожающе пощелкивал на посетителей.
Напарницей моей была Жанна-дурочка. Девушка из хорошей баптисткой семьи, невесть зачем и как закончившая медучилище. На момент трудоустройства Жанна была глубоко беременна, но живота было не видно, а сказать об этом ей не позволили нравственные устои. Проявлялась беременность в основном приступами токсикоза. Особенно, когда надо было делать кому-нибудь ЭКГ или ставить катетр.
Впервые Жанна была отправлена снимать ЭКГ в полном аврале, когда весь приемник был забит сельхозтравмой, а у подъезда стояли еще три скорые.
— Наводки идут. — меланхолично сказала она через минуту.
— Какие наводки? — завопил я. — Аппарат стационарный! С больного часы, кресты, и прочее сняла? — я пытался найти у бабки уретру.
Уретры не было, хоть тресни.
— Сняла, и электроды поставила, как надо, по цветам.
Я дал дурочке бабку, катетр, отдернул штору и увидел больного. Электроды действительно лежали правильно. Но — рядом с конечностями больного. Жанна снимала электрокардиограмму кушетки.
Пересняв ЭКГ, я обнаружил, что бабка выходит из сортира с кастрюлей, в которой мы варили еду. Жанна дала ей подмыться.
Перед полуночью, как всегда, наступило затишье. Живые больные были распиханы по отделениям и вытрезвительной комнате, мертвые лежали в запертом на ночь столе справок.
Я сварил сосисок в банке при помощи кипятильника, положил парочку в кастрюльку, оскверненную бабкой, и поставил перед богомолкой.
— Кушай-кушай, — умильно закивала головами смена. — Тебе надо хорошо питаться. Особенно витамины пить. Групп Е, В, С.
Дежурный хирург принес спирт. Жанна, поняв, что за все надо платить, стала давиться сосиской. Часы сказали, что наступила полночь.
И тут из закрытого окошка справочной, под которым стояла каталка с трупом, раздался стук. Жанна мелко затряслась, санитары перекрестились, доктора выпили залпом, а я открыл окошко.
В темноте, на каталке, встав на труп коленками, стоял пьяный Жаннин супруг с банкой бульона. Кто-то забыл запереть вход в стол справок с улицы.
— Мужик, посмотри, на чем стоишь, — елейно сказал я.
После того, как вдали затихли вопли пьяного баптиста, Жанна гордо сказала:
— Я увольняюсь!
— Слава богу! — ответил ей нестройный хор дежурной бригады.
— Совершил посаДкурейс номер...
.В 95-м безумие достигло пределов. Мобильный телефон означал «жизнь удалась», проститутки в «Доминикосе» носили платья за полтора косаря, а быть в тенденциях означало немедленно стать трансвеститом.
Трансвеститами становились все — от мощно мохнатого Отара Кушанашвили до Сергея Африки, который сыграл Анну Каренину. Каренина в исполнении г-на Бугаева была покоцана дрезиной, пока собирала выпавшую из ридикюля косметику на железнодорожных путях. Над страной распластал кринолин Владик Монро, мрачная рожа которого подмигивала из каждого глянцевого журнала.
Если ты хоть раз не появился в общественном месте в вечернем платье, твоя карьера светского персонажа была окончена. Все. Исчезни из тусовки, заползи под камень — если ты не изобразил трансуху, то ты быдло, чмо и совсем не в тенденциях.
Дилемма была мучительная: с одной стороны, в роли трансвестита я не видел себя никак, с другой стороны — надо. Тем более сестра и друзья, которые уже «отстрелялись», появившись для галочки в платьях на вечеринках, вели психическую атаку под слоганом «Полчаса на шпильках — и спи спокойно. Тебе что, слабо?».
В итоге я вызверился так, что позвонил крошке Наде и сказал, чтобы она «привезла эти гребаные тряпки».
Крошка Надя была ростом чуть повыше меня, днем работала риелтором, ночью маркёром, в сезон показов ходила у Зайцева, а летом уезжала на Колыму, где продавала мимо кассы шоколадки, гандоны и себя саму по спекулятивным расценкам.
Читать дальше