Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Приближаясь к дому, за квартал услышал сотрясающее колодец двора меццо. Оля просилась в гости, крепко сжимая в одной могучей руке театральное попадалово, а в другой — литровую бутыль джина. Испугавшись последствий и обрадовавшись джину, я ловкими пинками загнал их к себе в комнату.

Попадалово звали Пашей. Хорош он был всем, кроме повышенной экзальтированности. Жеманные мужчины на меня оказывают такое же действие, как контрасекс. Мне хочется приклеить их оттопыренные мизинцы к ладошкам скотчем, а в рот быстрее сунуть хер — пусть тренируют дикцию по Демосфену.

Отобрав у Оли джин, я присосался к бутылке, недобрым взглядом посматривая на гостей. С певицей все было ясно: сейчас она будет танцевать, потом плакать, потом уснет. А вот что делать с парнем, было не вполне понятно. Парень тем временем рассказывал про недавно прочитанную повесть, в которой композитору отрезали трамваем голову, и был говорящий кот. Еще в повести была «какая-то дура, которая летала на метелке, и дьявол, не помню, как звали — Волан, что ли?».

— Я хочу играть в этой повести!

— И кого же?

— Дьявола! — торжествующе хлопнул ресницами премьер полей и огородов.

— Кхе-кхе... — подавился я джином.

В пять утра на звуки веселья пришел сосед по коммуналке, угрюмый сорокалетний слесарь. С водкой. Дядя Вова был хрестоматийным мужиком в телогрейке, сморкался пальцами и произносил только три фразы: «Ебать-копать», «В пизду» и «За присутствующих дам». Он был одинок, жена сбежала лет десять тому назад, прихватив дочь и комод. Изредка у него ночевала дворничиха — беженка из Молдовы.

Сочетание персонажей стало совсем причудливым и взрывоопасным: Оля крутила в воздухе лифчиком, пытаясь плясать канкан, Паша и дядя Вова смотрели друг на друга, как солдат на вошь, и я счел за лучшее выгнать всю компанию на кухню, в надежде, что они друг друга перережут. Тщательно запер дверь и заснул.

В час дня, пошатываясь, я с опаской выглянул в коридор. На полу валялся одинокий Олин лифчик. Других биологических следов певицы обнаружено не было. Дверь в комнату дяди Вовы была приоткрыта, и я решил убедиться, что Пашу или убили, или выгнали, а Оля получила свою дозу мужских гормонов.

Мне открылось страшное. Оля спала на столе, завернувшись в слесарскую спецовку, а Паша и дядя Вова, блаженно улыбаясь сквозь храп, слились в позе, которая святыми их не личила.

И я закрыл дверь, потрясенный простым человеческим счастьем Вовы-сантехника.

Кажется, они до сих пор живут вместе.

* * *

Ночная жизнь девяностых была причудлива и промискуитетна. В кабаке можно было встретить и профессионально нищего, и культурную элиту. И собственных родственников, черт бы их побрал.

«Ты меня пригласи в ресторан, я надену все лучшее сразу!» — неслось из телевизора.

— Не взопрей, милая! — буркнул я, прибивая кудри к голове в нужном порядке. — Во всем сразу-то!

Я собирался в Гнездо Порока, клуб, проходивший под кодовым названием «Сухумский обезьянник». Там у меня была назначена встреча с кузеном, сотрудником дипкорпуса одного из среднезиатских государств. Приезды кузена по его дипломатическим делам в Москву всегда заканчивались одинаково: он напивался и, нагнав полную хату блядей обоих полов, исполнял песню про хлопковую коробочку, после чего засыпал в неожиданных местах. В мои добровольные обязанности входило рассчитаться с блядями заранее выданным баблом, выгнать их, достать хозяина из-под раковины и переложить в кровать.

Поэтому особо хорошего настроения перед встречей у меня не наблюдалось, но обижать кузена не хотелось. Как можно обидеть человека с лицом персидского кота, который регулярно привозит тебе аутентичные пряности? Надо идти, родня все-таки. Хоть и про коробочку поет.

Но в этот раз сценарий изменился: потрясенный нечеловечьей красотой огромного трансвестита, Джамшед нажрался прямо в кабаке и пытался танцевать народные танцы. После чего заявил мне, что нашел свой женский идеал всего за двести баксов, и сгрузил чудовище в «вольво» прямо в кокошнике.

— Ну, погоди, тварь плоскомордая! — злобно пробормотал я, оставшийся в кабаке в два часа ночи в состоянии «я стою у ресторана, замуж поздно, сдохнуть рано».

Пробился с матюгами к стойке, купил побольше бухла и стал озираться по сторонам.

— А что скучаем? — пахнуло на меня ароматами салона красоты, перегара и раздевалки в спортклубе одновременно. — Пойдем к нам!

Носитель запаха был вполне прекрасен, и я переместился за стол, за которым горланила подозрительно фактурная и чем-то знакомая компания.