Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

Клин вышибают клином, и мы пригласили в гости нашу тяжелую артиллерию по кличке Ева Еблонски. Ева была огромной бабищей с личиком куклы Барби. Она любила петь, танцевать стриптиз, выходить замуж и кидаться тяжелыми предметами. Фантазия ее была неистощима, а работа врачом-урологом в поликлинике Октябрьской железной дороги всегда подкидывала новые поводы для веселья.

— Я никогда не была еще так популярна у мужчин, — меланхолично хлебая спирт большими глотками, вещала пани Еблонски, — я говорю ему «Здравствуйте», а он уже стянул трусы! Я держу за яйца всю железную дорогу! Я — богиня простаты! Дай-ка мне водочки, слаааааатенькой такой!

Придя в гости с бутылкой клюквенной настойки, Ева поняла ситуацию сразу. Сделав большой глоток, она резво выбежала вон и появилась через пару часов с огромным дощатым ящиком на голове.

— Наночка, девочка моя! — прогудела Ева, игриво двигая бровями. — Я тебе клетку в подарок принесла! Полезай, моя хорошая, полезай. Лучше сама полезай, а то ведь я тебя бить не буду, я на тебя просто сяду!

Нервно хихикающая Нана залезла в ящик и в таком виде была вынесена на кухню, где вахтерша Шурочка варила «лечебные травки». Судя по характерной вони, лечилась она маковой соломкой.

— Ой! — сказала Шурочка, и понюхала отвар.

— Ай! — сказала Наночка и попыталась вылезти из клетки.

— Хуй! — сказала Ева и села на клетку, кокетливо показав мощную ногу с кружевными подвязками.

— О! — восхитился проходящий мимо аспирант Каха.

— Мужчина, помогите мне отнести мою подругу на работу, — с треском хлопнула накладными ресницами Ева. — Она работает морской свинкой у арабов.

Через пять часов раскрасневшаяся Ева появилась на пороге.

— Я влюбилась, — паровозным гудком прогудела она, и взлохматила волосы. — Я поживу у вас немного.

Мы с женой переглянулись, и синхронно проглотили по стакану настойки.

— У вас перевес. Придется сдать в багаж.

Что у нее в сумках? Ну что может столько весить? Труп? Большая советская энциклопедия? И то, и другое? Нет, дорогая теща, мы не поедем на метро, а потом на трамвайчике. Мы такси поймаем. Шестьдесят кэгэ, а я устал. Я уже вторые сутки всю валюту скупаю, коксом унюхамшись. Днем в Сбербанке стою, ночью за взятку охране — в «Европе». Это только вы, дорогая теща, заехавшая в гости по пути из сельского отпуска, не знаете, что в стране дефолт. Что у вас там в рублях на книжке было? Две шубы и пять «Волг»? Можете про них забыть. Нет, шубку для Барби вы, конечно купите. И путевку в Поволжье. Кстати, можете там остаться навсегда.

Это я про себя вещаю. А так улыбаюсь, и сумку пру. К жене мама приехала. С гостинцами. Как она сама на перекладных с сумкой добиралась — для меня полная тайна. Привез в общагу. А общага у нас знатная — под окном трамвайная остановка, на этаже — танцзал и драки по субботам, в одном сортире бабка живет, в другом малая азиатская народность гадит на пол — им религия не позволяет осквернять унитаз.

Их ловят, бьют, макают мордой в дерьмо, они плачут, размазывают его по личикам, но продолжают гадить на пол. Они — мученики за веру, в рай потом попадут, а пока — гадят.

Так что теща — в контексте. Она всего-навсего нам подарки привезла — швейную машинку, которой больше лет, чем мне, и пятьдесят килограмм помидоров. В июле. Вы же понимаете, в июле помидоры в Питере не купить, откуда они там. Их надо привезти из Украины и предложить их позакатывать. Угу, сейчас. Помидорами закармливаются все соседи до диатеза, мы кидаемся ими в подъезжающий трамвай, я накручиваю пять литров кетчупа — и все равно комната имеет первомайский вид. На полках, на кровати, на креслах

— помидоры.

Когда теща уезжает, я надеюсь, что она заберет их с собой. Ну, в качестве аксессуара, что ли. А нет.

А тут еще Виталик названивает на мобильный. «Оно звонит по телефону и сопит». Виталик мелкий, кукольно красивый, и торгует в ларьке курами. У него это пик развития, акме, так сказать: он доволен собой, доволен курами, он не доволен тем, что я не хочу образовывать с ним ячейку общества. Я его по пьяни поимел и теперь страдаю. Пока звонит

— это семечки, а когда напивается и приходит под окна выть, это уже ягодки. Так мне и надо, нечего хер куда попало совать.

Жена Виталику диагноз выставила: дебил, говорит. У нее в записной книжке его телефон записан на букву «Х»: Хуйкин Виталик. Иногда ему обламывается: жена уходит на сутки в дурку, на буйное отделение. Она дорожит своим местом: оттуда можно таскать еду, фрукты, простыни со штампом «психиатрическая больница № такой-то» и психоактивные препараты. А еще рядом есть стрипклуб, где ночью можно заработать у шеста за счет сорок второго размера в сочетании с грудью четвертый номер. Ну, и разряда по спортивному рок-н-роллу в прошлом. В остальные ночи мы с ней по клубам пляшем, тоже за деньги.