Алмат Малатов - Immoralist. Кризис полудня

На банкете началось мрачное, неодухотворенное безумие. Помню не все.

Помню, как кидались тортом. Помню, что, когда пил из туфельки невесты водку, мой отец озабоченно спрашивал у тещи про размер ноги невесты. Вано перекинул маникальную свидетельницу через плечо, и носил взад-вперед по залу с неясными целями, приговаривая: «Выпьем за Кавказ!». Новобрачная приклеивала оторвавшуюся бретельку платья суперклеем к пышной груди. Мать флиртовала с тридцатилетним парнем, и довела его спутницу до истерики. Транссексуал Анечка, которая методично посещала все свадьбы, мрачно жрала мартини.

Но самый большой сюрприз ждал всех в полночь. О, вот где проявилось наше коварство! Зал для банкета был арендован в небезызвестном ДК, где в те годы проводились гей-дискотеки. Где-то далеко пробил колокол, тампаксы превратились в тыквы, часть гостей примерила на лицо салатницы, открылись двери, и вошла тусовка, которая очень обрадовалась большому столу и ящикам с водкой...

Посмотрев кассету с записью свадьбы, мы решили, что не покажем ее никому и никогда.

После такой чудесной вечеринки тусовка нас полюбила окончательно: мы хорошо танцевали, работали жилетками для разбавленных кокаином слез и соплей, а также были гостеприимны.

Возможно, именно гостеприимство и сгубило брак: сложно строить семейную жизнь, когда в складках супружеского ложа отсыпается очередной рейвер.

В итоге наша супружеская жизнь была похожа на все, что угодно, но только не на семью. Инстинктивно мы чувствовали, что продолжаться так не может: мы стремительно близились к тридцати, и ни эксперименты с наркотиками, ни групповой секс уже не казались веселым времяпровождением.

Мы ходили в клуб, как на работу: ближе к ночи с унылым выражением лица влезали в брендовые тряпки, замазывали гримом уже появившиеся на лицах последствия разгульной жизни и шли заполнять тусовкой неудавшуюся семейную жизнь.

Живя в общежитии, просили вахтершу вызвать такси к полуночи и гордо отъезжали в ночь. Возвращались под утро, держась за стенки, распевая гимн Советского Союза, прихватив из клуба очередного знакомого — для веселья. Быть вдвоем мы не умели и боялись.

Но и расстаться мы не могли: общие друзья и общий образ жизни держали нас сильнее, чем чертов штамп в паспорте.

Через несколько лет рутинного праздника жизни наступила развязка. От неудачной реплики вспыхнула действительно серьезная ссора.

Сначала в меня полетела пепельница. Потом стакан. Потом тостер. На сковородке я решил унять разбушевавшуюся супругу, и началась молчаливая, ожесточенная драка. Отбирая у жены чугунную утварь, я задел локтем оконное стекло.

Практически беззвучным стеклянным оползнем пятиметровое оконное стекло покрыло осколками пол.

Мы замерли, тяжело дыша, и, вцепившись друг в друга, опустились на груду стекла.

Секс — это самый честный диалог. Все, что мы не высказали за эти годы друг другу вслух, было сказано телами посреди осколков, законспектировано порезами — на долгие годы. Мы трахались так, как дерутся за собственную жизнь — отчаянно, жестоко и грубо.

Утром мы расстались навсегда. По странному совпадению, нас развели в тот же день, и месяц, в которые мы регистрировали брак, вырезав из нашей жизни ровно семь лет.

...Мурад ждет меня на стоянке аэропорта. За те полгода, которые он возит меня, мы не сказали друг другу и тысячи слов. У него есть бесценное для водителя качество: он молчалив. В машине пахнет дорогими духами, слишком взрослыми для его ровесниц, вязь ночных заморозков на стекле пересекают то сходящиеся, то параллельные черточки, складывающиеся в имя. Зеркало заднего вида отражает взгляд моего шофера — странный, но очень мне знакомый. Так смотрит рыночный хитрован, в последнюю минуту осознавший, что пытался обвесить профессионального вора. Я не буду ни о чем его спрашивать, я и так все знаю: несколько раз услышанный из его мобильного женский голос, забытая на заднем сиденье визитка с тем же именем, мелкие ситуационные штрихи, чуть заметные, как черточки имени на стекле. Мир тесен до отвращения, и я знаю, чьими духами пахнет в машине. Бедный Мурад.

.Аня стоит в ванной, подставив ладонь под подтекающий кран, и каким-то краем сознания считает капли, оттягивая момент, когда надо будет быстро лезть под душ, быстро краситься, быстро бежать. Аня всегда просыпается долго, не потому, что ленива — просто так устроена.

Потому и будильник у нее звонит — за час до выхода.