Крис Краус - I love Dick

“Дорогой Дик, – написала я в одном из многих писем, – то, что сейчас происходит у женщин, – самое интересное в мире, потому что об этом меньше всего сказано”».

Эль-Пасо-драйв

21 июня 1995 года

ДД,

это письмо летит к тебе из Игл-Рока в Лос-Анджелесе – до твоего дома всего сорок миль, но расстояние кажется огромным. Я приехала в Лос-Анджелес две недели назад, а такое ощущение, что прошла вечность. Настроение все время скачет: то чувство одиночества, то воодушевление, страх, амбициозность… Тебе известен тайный смысл этих билбордов с американскими горками, развешанных по всему городу? Слегка размытая черно-белая фотография людей на американских горках, а в центре – красный перечеркнутый круг, знак запрета? Кто знает: может, это какой-то паблик-арт. Если это попытка запугать, то она не очень удалась. В Нью-Йорке на Седьмой улице между Авеню Би и Си к строительным лесам прибит фанерный забор – вместо козырька над входом в притон. Кто-то приклеил туда плакат с двумя мужчинами в балахонах черного цвета: с пушками в руках они прислоняются к балконным перилам многоэтажки. Вот это правда страшно: действительность военного времени, схлестнувшаяся с футуристическим фильмом «новой волны» шестидесятых. Это вам не кино, будто сообщает плакат. Это Бейрут, и это серьезные ребята, как и весь бандитский мир. Когда идешь на восток в сторону этого плаката, глаза выделывают двойной кульбит – кажется, что изображение балкона выступает из здания, очень trompe-l’œil , но когда ты наконец разбираешься, что к чему, бронированная дверь уже позади.

Господи, ну надо же. Мне хочется говорить с тобой об искусстве, потому что мне кажется, что ты меня поймешь и что я понимаю искусство лучше тебя –

– Потому что мне хочется, чтобы меня ничего не сдерживало, когда я пишу. Писать тебе кажется какой-то высшей целью – миру очень не хватает неугнетенного женского письма. Я слила воедино свое личное безмолвие и угнетенность со всеобщим женским безмолвием и угнетенностью. Думаю, сам факт, что женщина говорит, показывает себя парадоксальной, необъяснимой, дерзкой, самодеструктивной и, самое главное, выставляет свою жизнь напоказ – вот где самое революционное явление в мире. Может, я и опоздала на двадцать лет, однако прозрения не всегда согласованы во времени со стилем.

Но на самом деле, Дик, мне хочется писать тебе иначе, потому что теперь иным стало все. Я часто думаю о тебе, ведь наши встречи в обществе неизбежны. Мы оба принадлежим лос-анджелесскому миру искусства, а он весьма невелик.

Для меня весь твой образ – в одном застывшем кадре: девятнадцатое апреля, открытие выставки Джеффри Вэлленса, Элеанор Антин и Чарльза Гейнса в Музее Санта-Моники. Ты стоишь в самом большом зале Джеффри Вэлленса, вещаешь со стаканом в руке перед кучкой молодых ребят (студентов?). Высокий, в черной футболке и пиджаке европейского кроя, типичный костюм художника на открытии выставки. Ты держишься очень прямо: твое лицо кажется каким-то образом вжатым в само себя; улыбаешься-говоришь-двигаешься и все равно удаляешься вглубь неподвижного кадра. Ты заперт. Ты государство. Отдельный штат. Видимый, недоступный. И я стою рядом с тобой – втроем с Дэниелом Марлосом и Майком Келли, и, как и тебя, меня потряхивает – мое тело слегка дрожит, прокладывая себе путь сквозь пространство. Но я чувствую момент. Подчинение Страха похоже на перформанс. Ты признаешь свой страх и двигаешься дальше с ним вместе.

Пока что я рассказывала «нашу» историю дважды (поздними вечерами, настолько подробно, насколько могла) – Фреду Дьюи и Сабине Отт. Это история двухсот пятидесяти писем, моего «унижения», прыжка с обрыва головой вниз. Почему все считают, что женщины унижают себя, когда разоблачают обстоятельства собственного унижения? Почему женщины должны оставаться незапятнанными? Грандиозность последней великой книги Жене «Влюбленный пленник» заключается в его готовности быть неправым: убогий старый белый мужик дрочит на мускулистые тела арабов и «Черных пантер». Разве величайшая свобода заключается не в свободе быть неправым? В нашей истории меня цепляет то, как мы по-разному ее понимаем. Ты думаешь, она личная, приватная; мой невроз. «Величайший секрет мира заключается в том, что СЕКРЕТА НЕТ». Клер Парне и Жиль Делёз. Я думаю, наша история – это перформативная философия.

Художница Ханна Уилке родилась под именем Арлин Батлер в 1940-м и выросла на Манхэттене и Лонг-Айленде. Она умерла от рака в пятьдесят два года. В творчестве Уилке была плодотворна и последовательна. Она неустанно трудилась, что помогло ей добиться видимого успеха. В какой-то момент, примерно в начале семидесятых, в своих работах она начала поднимать следующий вопрос: