Николай Лохматов - Булатов курган

Чтобы не мешать разговору, шофер пристроился у края завалинки, рядом с какой-то женщиной, сидевшей к нему спиной. Она наклонилась в сторону секретаря райкома и, казалось, ловила каждое его слово.

— Походил я, посмотрел, — медленно рассуждал Алешин, — и понял: не по-крестьянски живете вы. Яровые подгорели, картошка заросла сорняками. Только, видать, в этой бригаде люди по-серьезному относятся к земле. Но у вас же их еще пять!..

Из-за гребня Булатова кургана показалась луна. Бледным серебристым светом она обрызгала угол избы, лица людей.

— Земля у нас гиблая, — заметила соседка шофера.

— Не вам мне говорить. Земля всегда ценила любовь к ней и за это щедро расплачивалась.

«Верно говоришь!» — хотелось крикнуть Чебрецову на всю улицу, чтобы все поняли правду простых слов.

Люди молчали, словно прислушиваясь к своему дыханию и въедливому писку комаров.

— Людей у нас маловато! — будто сбросив тяжелый груз, вздохнула соседка.

— Маловато людей? — переспросил Алешин.

— Маловато, конечно.

— Совсем их нет, — поддержал мужской голос.

Чебрецов заглянул через плечо соседки и увидел парторга Ивина.

— В животноводстве еще так-сяк, а в полеводстве одни старики, — продолжал он. — Возьмите вторую бригаду. Там только и работают: четыре старика и с десяток баб да еще ученики летом малость помогают.

— Нам бы маленько надо людей в колхоз вернуть, — заговорил кто-то с другой стороны завалинки. — Вон сколько их околачивается по лесхозам да по карьерам!

— Кто же их вам вернет? — спросил Алешин.

— А власти на что?

— Тут одной власти маловато. Заинтересовать надо.

— Винить нам некого, — снова заговорил парторг. — Распустился народ. Колхозным добром не стал дорожить.

— Очевидно, всех в этом обвинять нельзя?

— Про всех нельзя. А добрая половина только и печется о своей усадьбе.

— Секрет тут в другом, Афанасий Иванович. Людям жить надо. А вы, как парторг, что сделали для этого? — Алешин обернулся к парторгу, очевидно, хотел сказать еще что-то и увидел Чебрецова. — Приехал, Дмитрии Поликарпович? Вот и хорошо. Ваше мнение здесь не лишнее. Помогай нам разобраться.

Дожди не выпадали около двух недель. Воздух был сух. Казалось, чиркни спичкой — и вспыхнет.

За поворотом дороги едва заметно качалась низкорослая рожь. Порыжели пригорки, поблекла листва на ветлах. Только у перекрестка, точно бросая вызов, ярко зеленел столетний ветвистый дуб. К нему сиротливо жались поникшие березки.

Забот прибавилось. Варвара и Горбылева поднимались с рассветом, будили людей и уводили их на поле. Таскали с реки воду. Хотя звенья считались свекловодческими, но они не отказывались и от других дел: пропалывали картошку, подкармливали лен. В засушливые дни они до вечера работали на капустнике, рыхлили почву, поливали.

Капуста набирала силу, курчавилась, завиваясь в тугие нежно-зеленые кочаны. Внизу, подобно лопухам, раскидывались широкие сочные листья. Они будто нарочно прикрывали от жгучих лучей обезвоженную землю. Наде Земновой и Нюське Бадейкиной порой хотелось подползти под их тенистый шатер и, закрыв глаза, лежать там, пока от реки не повеет прохладой.

Поливать осталось немного. Время клонилось к обеду. Женщины разошлись по домам: покормить детишек, подоить корову. Завершить дело до конца вызвались Надя и Нюська. Наливая жижу в бочку, установленную на низенькую четырехколесную тележку, они изредка бросали взгляды на реку, на купающихся ребятишек.

Надя вылила еще несколько черпаков пахучей, соломистого цвета жидкости, приостановилась.

— Ну и пекло!.. — Она запрокинула голову.

Небо было бледным, накаленным солнцем. Только иногда из-за гребня леса проплывали легкие, как пушинки, облачка.

— Ты что, ай дрыхнешь на ходу? — сердито дернула ее за платье Нюська.

— Засмотрелась.

Надя снова взялась за черпак. Бочка быстро наполнилась до краев.

— Хватит, разошлась, — остановила ее Нюська. — Поехали, а то у меня хлеб перестоит в печке. На отца понадеялась. А он засвистал, только держи.

Подняв с земли кружок, она опустила в бочку.

Маленькие колесики тележки под тяжестью пискнули, покатились по шероховатой земле. Бочка закачалась, застучал о края кружок.

У капустного поля Надя бросила веревку. Едва переведя дыхание, устало опустила руки. Лицо ее от натуги покраснело. На лбу выступили капельки пота.

— Ой, не могу. Так сдохнуть можно.