Николай Лохматов - Булатов курган

— Н-да, мечта, мечта! Все это, конечно, будет. А пока, Дмитрий Поликарпович, подбросьте меня до «Волны» и возвращайтесь в город, передайте заведующему райздравотделом мою записку. Пусть двух врачей командируют в эту деревню. Подвезите их туда, а обратно по пути захватим.

Под колеса текло и текло избитое полотно дороги. Мелькали перелески, поля. Позади оставались деревня за деревней. Чебрецов только успевал сообщать их названия. Солнце по-прежнему раскаленной жаровней висело над землей. Пашни изнывали от зноя. Легкой молочной дымкой курились в низинах речушки и небольшие озерца. Над ними кувыркались, гоняясь друг за другом, чибисы.

— Хорошо вы придумали, — обратился к нему Чебрецов. — Каждый бы так делал…

— Вы это о чем?! — не поняв шофера, обернулся секретарь.

— Насчет врачей… Щептев на людей больше через ветровое стекло смотрел. Бывало, подкатит к конторе и приказывает: «Сигналь!..» Выйдет председатель, он и давай его костить: то не так, это не так. А спроси его: был ли там? С чужих слов брал. Как-то после паводка приехали в «Волну». На этот раз вылез наш секретарь из машины, в контору пошел. А я, вижу такое дело, на ферму подался. Помещение, вам скажу, допотопное, вот-вот рухнет. В щели сквозит, зимой забивается снегом, а осенью дожди захлестывают. Коровы согнулись, дрожат, а в кормушках пусто. Женщины обезручели, воду из оврага таскают. Плачут. Сердце у меня зашлось. «Придет, — говорю, — секретарь, поможет…» Успокоил кое-как. Возвращаюсь к конторе, а Щептев уже в машине. Горбылева накачивает. Это председателя. «Договорились, значит, по две с половиной тысячи литров с каждой… Пусть под этим обязательством все животноводы подпишутся. Сегодня в область телеграмму отстукаю». А коровы — дай бог взять семьсот — восемьсот килограммов. Это знал и Щептев, но не мог же он о таком надое рапортовать в область. Внутри у меня все перевернулось. «Не секретарь ты, — думаю, — а очковтиратель». Всю дорогу он о чем-то думал, морщился. У райкома буркнул: до завтра, мол, свободен. Поставил я в гараж машину, а на душе нет покоя, кипит все. Домой к сыну даже не тянет. Тут я и решил начистоту потолковать со своим секретарем. Захожу в кабинет и говорю: «Сколько же мы будем обманывать сами себя?..» Человек он был крутого нрава. Поставил на меня глаза и как гаркнет: «Кто тебе дал право вмешиваться в дела секретаря райкома?! Ты шофер и знай свое дело!..» А я ему: «Шофер, это правда, но я еще и коммунист!» И пошел выкладывать все, что наболело у меня за эти годы. «Не нравится, — кричит, — ищи другое место. А мне такой шофер не нужен!» Каждый день ждал распоряжения об увольнении, да, видно, не успел он его написать — конференция подоспела…

Чебрецов умолк. По сторонам замелькал низкорослый ивняк. В буйной заросли осоки нет-нет да и вспыхнут красные стволы ольхи. Через открытые стекла в кабину повеяло влажной прохладой. Дорога пошла торфяниками, стала упругой, как резина. Алешин, склонив на грудь голову, закрыл глаза. Свежий, наполненный благоуханиями воздух сморил его.

— Откуда, Павел Степанович, берутся такие индюки? — после долгих раздумий проронил Чебрецов.

— Какие? — очнувшись от дремы, непонимающе взглянул секретарь.

— Да как Щептев или тот же начальник треста… Вот у меня сын растет: простой, озорной парнишка. Впрочем, как и все. Такими же, конечно, были и эти вельможи. А вот, поди ты, теперь им сам черт не сват.

Припомнив разговор на лугу, Алешин усмехнулся.

— Положение, Дмитрий Поликарпович, некоторых недальновидных людей портит. Таких бы надо почаще вниз спускать, подышать свежим воздухом, тогда и не стало бы, как вы говорите, индюков. Только, к сожалению, этот рецепт редко еще применяется.

Перемахнув горбатый мостик через речушку, машина выкатилась на пригорок. Открылось село. Над серыми крышами рассыпанных изб и сараев облаками клубились густо-зеленые громады ветел. В стороне, за оврагом, у белого старинного здания больницы темнели елки.

Высадив Алешина у колхозной конторы, Чебрецов развернул машину и запылил к районному центру.

Обратно Дмитрий Поликарпович вернулся в полночь. Деревня спала. По пустынной улице бродила чуткая тишина. В небе тлели звезды. При их бледном свете деревья казались непомерно большими. На завалинке крайней избы Чебрецов увидел небольшую группу колхозников. Они, очевидно, только что вернулись с ферм и полей. Голоса их звучали взволнованно. Там же сидел и Алешин. В верхний карманчик пиджака его был заткнут сорванный по дороге букетик ромашек.