Петер Эстерхази - Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia cælestis»

24 марта 1959 года

13.00, зал ожидания Западного вокзала. Агент не справился ни с одним из порученных ему заданий. Ссылается на то, что не нашел указанное лицо, а также на болезнь жены.

На следующий день ему исполнится сорок. Сорокалетний мужчина! Бог мой! Мы в расцвете сил, кое-что уже сделано, но многое еще предстоит, легкая меланхолия, ибо уже видны наши возможности и масштабы, — словом, момент значительный. И что же мы вместо этого видим? Побитого шелудивого пса, с поджатым хвостом крадущегося вдоль плетней.

Сейчас я ощущаю себя скорее в позиции читателя, а не писателя. Читаю эту, мягко выражаясь, дрянь и переписываю ее в тетрадь. Я все еще как бы чего-то жду — не пробуждения, нет, просто, быть может, я наконец хоть что-то пойму. А впрочем, я почти уверен, хотя и сопротивляюсь этой уверенности, что ничего не произойдет, будут попытки как-то увернуться, будет смирение, будут мелкие в каждом конкретном случае мерзости, составляющие в целом одну большую. И не будет никакого объяснения, а будут лишь унижение и позор.

Четыре часа, пора заканчивать смену, до сих пор просмотрено 212 страниц.

Сижу (теперь) уже в Клубе архитекторов, тепло, передо мной стакан красного вина, жду друзей. Приятное чувство уравновешенности. Правда, идиллии придает некоторую неустойчивость то обстоятельство, что я как раз читаю в «Критике» статью Берковича о деле Тара. Вопрос в том, читаю я, достанет ли у нас мужества взглянуть в лицо фактам. Мне достанет. Мой отец — называю его так из доверия к Тару — был засранец и мелкий стукач. (Пауза.) Мне-то достанет, вот только потом что будет? Этого я не знаю.

<���Миклош Янчо спрашивает, над чем это я так остервенело работаю. Над небольшим романом, легким и развлекательным; как обычно: свобода, любовь, ухмыляюсь я, но, видимо, несколько судорожно, потому что старина Миклош долго и пристально глядит мне в глаза, потом кивает и гладит меня по щеке. Ну да, говорит он, это было заметно уже и в «Гармонии».>

15 февраля 2000 года, вторник

Утром высказываю Гитте предположение, что Б. Э. тоже, видимо, был композитором, а еще говорю, что хороших доносов не существует, ибо вред абсолютно непредсказуем. Донос вреден всегда — и тем, что кого-то касается лично, и тем, что он укрепляет этих мерзавцев. Всякий донос укреплял Кадара. Когда речь заходит об «этом» (а теперь это постоянно), Гитта бледнеет, краснеет, физически изменяется, то есть страдает. Она так любила, так уважала — не удивляйтесь — цельность натуры моего отца, его независимость, тихое превосходство, значительность и широту. Мужественность. Да и меня в нем любила. Невестка и свекор: любопытные отношения.

Ну вот и мои досье. Сотрудницу, которая их приносит, слегка раздражает, что всякий раз за ними приходится идти в кабинет начальника, поэтому она с небрежной улыбкой бросает: Пожалуйста. Ваши сокровища. — И в самом деле сокровища, раз так берегли их. Но не уберегли.

Когда я входил, у отдела обслуживания заполнял бумажки мужчина лет этак семидесяти. Типично венгерское выветренное лицо. Он тоже ищет здесь свою правду, его тоже предал мой Папочка. (Я вглядываюсь в него и чувствую, что имею прямое — личное — к нему отношение.) Хотя, может, и он был агентом отдела III/III.

В самом деле: нашу правду искать здесь нечего. Личные страдания членов семьи растворяются, как аспирин Байер, в этом предательстве. Настоящее деклассирование происходит теперь. Следующие пятьсот лет придется начать с нуля. Милый Папочка! Нападай! Сабли наголо, мой сынок! — Идиот. Что за литературщина! Ничего стоящего из этого не получится. Обладать хорошим пером хорошо для птиц. Возвращаюсь к досье, чувствуя, что на этот раз — вовсе не так, как в жизни — не могу оставлять отца одного, бросать его на произвол судьбы.

31 марта 1959 года

Наводил (в соответствии с указаниями) справки об Ф. X. у жены В. П. А также у Ирмочки. Выяснил, что Ф. X. живет в Пилишчабе. Осведомитель пытался выполнить полученное задание.(…) В ходе беседы он просил нас проинформировать его, кто из аристократов живет в Пилишчабе, поскольку он мог бы собрать через них больше сведений. — Уже проявляет усердие! Новая ступенька: он впервые активен, играет роль не безвольно, в силу неодолимых обстоятельств, а деятельно, с желанием. Как сотрудник. Здесь впервые он — их коллега.

< 1 апреля 1959 года

Коллегия народных заседателей Верховного суда под председательством Ференца Виды приговаривает Ференца Мереи к десяти годам, Шандора Фекете — к девяти, Дёрдя Литвана — к шести, Андраша Б. Хегедюша — к двум, Енё Селла — к пяти годам тюремного заключения.