Збигнев Домино - Польская Сибириада

Как умели, объяснили. Дарья слушала, кивала головой, вроде с пониманием, но видно было, что для нее все это слишком сложно.

— Я там в политике не разбираюсь. Но, как говорят, не было бы счастья, да несчастье помогло. У нас по крайней мере живыми войну переждете. Устроитесь как-нибудь, плохо не будет. Вон, весной уже пахнет, скоро в поле пора выходить, пахать, сеять, скотину выгонять. То-то бабы обрадуются, когда я им таких работяг привезу, да еще поляков! Все равно, что в деревню цыгане приехали. Даже еще удивительнее — поляков у нас точно никогда не было. Недалеко уже, лошадки конюшню почуяли. Но, кобылка, но!

В Булушкине было около тридцати домов, не считая хозяйственных построек совхоза. Деревня пряталась в долине небольшой реки Золотушки, окруженная с трех сторон поросшими тайгой высокими холмами. И только в одну сторону, на юг, смотрела деревушка на широкие совхозные поля.

Уже стемнело, когда они въехали в деревню, но, несмотря на это, к дому директора совхоза, где Дарья остановила сани, под громкий собачий лай сбежалась толпа любопытных. Директор, высокий бородатый мужчина, заметно прихрамывал, наверное, из-за этого и не взяли его на фронт.

— Абрамов Николай Кузьмич, управляющий. Добро пожаловать в Булушкино, люди добрые, здравствуйте! — и сразу перешел к делу, заметно было, что управляющий пользуется авторитетом. — С дороги главное — отдохнуть. Сколько вас? Две семьи с детьми и двое одиноких мужчин. Так, где же вас на ночь сегодня разместить? Не ждал, что вас столько будет, хоть по мне — чем больше, тем лучше. Завтра все устроим. Эй, бабы, примет кто-нибудь гостей на одну ночь?

— Бабы, не жмитесь, берите людей к себе, не держите детей на морозе! Я беру этих троих с моих саней. Может ты, Петровна, у тебя хата, что твои царские палаты! — Дарья взяла инициативу в свои руки.

— А я что, отказываюсь? — ахнула Петровна и забрала к себе Ильницких.

— А этих двух красавцев-холостяков никто не хочет? Ну, бабы, решайтесь, поздно будет. Сама бы их под перинкой пригрела, кабы моя любимая свекровь с кочергой меня не ждала.

— Ой, Дарья, Дарья, язык без костей, такое скажешь…

— А что, Нюрка, никак у тебя от мужиков крапивница? С каких это пор?

— Ладно, ладно, бабы, тут вам не базар и не хиханьки-хаханьки. Этих двоих я к себе возьму на ночь, а завтра все устроим, как надо.

— Вот это управляющий! Получили, девушки? Пролетели мужики мимо вашего носа! Но, кобылка, но, еще пару шагов, и дома…

На следующий день в конторе Абрамов расспросил приезжих, кто что умеет, и, не откладывая в долгий ящик, распределил жилье и работу.

— Каждая мужская рука нам пригодится. Сами видите, одни старики, бабы да дети остались. К весне надо стройматериал для ремонта заготовить, досок напилить. Этим для начала и займетесь. А весна придет — в поле выйдем. Вы крестьяне, землю понимаете. Работа на земле везде одинаковая. Зарплата, продуктовые пайки, карточки у вас будут, как у всех остальных. Я тут думал, где вам жилье дать — наших потеснить, по хатам вас расселить в деревне? Но решил, что лучше, чтоб каждый из вас свою хатенку имел. Всегда так человеку вольнее. Есть тут недалеко от деревни хутор, пара пустых хат, в которых летние бригады останавливаются. Поедем, посмотрим, если понравится, там и заживете.

До хутора было километров пять. От деревни его отделяли поле, болота и тайга. Хутор назывался Волчий. Стояло там несколько старых избушек. В одной уже кто-то жил. В каждом доме только одна комната, большую часть которой занимала огромная русская печь.

— Спать на ней можно, — хвалил печь Абрамов, — посмотрим, хорошо ли тянет, не дымит ли…

Печь не дымила. Пламя весело плясало, стреляло искорками смолистого полена, приятное тепло грело ладони будущих жильцов.

— Я здесь остаюсь, — решил Долина. Абрамов обрадовался.

— Вот и ладно. Пойдем, посмотрим остальные хаты.

Гонорка Ильницкая выбрала соседнюю избушку. Шайна ковал железо, пока горячо:

— Товарищ управляющий, что скажете, если я семью привезу?

— Семью? Большую? Нам рабочие руки нужны…

— Нас, кроме матери, еще четверо работников!

— Мужик, о чем ты говоришь! Хоть сегодня возвращайся в Тулун и вези своих поляков, сколько можешь. А теперь поехали в деревню, я вам аванс выдам, получите карточки, продукты купите. Даю вам день на устройство, а потом за работу.

Сташек, слишком рано выписанный из больницы, медленно приходил в себя. Кружилась голова, вывихнутая рука с трудом восстанавливала прежнюю подвижность, медленно заживали раны на лице. А главное, он никак не мог избавиться от чувства вины, тонущий в проруби Вороной все время стоял у него перед глазами. Отец в это не вмешивался. По вечерам он менял сыну повязки, промывал ранки отваром какой-то коры.