Шервуд Андерсон - Кони и люди [сборник litres]

И Мэй начала описывать сцену, якобы разыгравшуюся в лесу между нею и Джеромом, замышлявшим убийство.

Она в течение двух часов боролась с ним, сказала она, и в конце концов Джером хотел даже ее убить. Она намеревалась было добиться его ареста, но для этого пришлось бы открыть его тайну, а она обещала молчать, если он исправится. Когда Джером убедился, что ему не удастся ее уговорить, он несколько успокоился. Но, когда они вышли из лесу, он внезапно набросился на нее, пытаясь ее задушить.

Несколько сборщиков земляники, с которыми она в тот день работала на поле, видели, как она боролась с ним на опушке леса.

– И они начали распускать враки про меня, – горячо протестовала Мэй, – только потому, что я боролась с ним. Там на поле была одна девушка, которая сама влюблена в Джерома, и она приревновала его ко мне, – она-то и начала эту сплетню. Это разошлось по всему городку, и теперь я со стыда не смею нигде показываться.

С видом невыразимой досады Мэй поднялась.

– Я дала ему слово, что не назову никому имени того человека, которого он собирался отравить, и вообще не буду ни с кем говорить об этом. Я и так уж слишком много вам рассказала, но вы дали мне слово, что будете молчать. Это должно остаться тайной между нами.

Она направилась было домой, но затем повернулась и догнала Мод, которая уже успела дойти до своей калитки.

– Молчите, – драматически шепнула Мэй, – помните, если вы проболтаетесь, то можете человека на виселицу отправить!

Совершенно новая жизнь начала развертываться перед Мэй Эджли.

После инцидента в земляничном поле и вплоть до знакомства с Мод Велливер она чувствовала себя мертвым человеком. Делая работу по дому и переходя из комнаты в комнату, она иногда останавливалась и замирала на месте, будь то в кухне или у подножья лестницы. В эти минуты ей казалось, что вокруг нее все идет кругом, и от страха она начинала дрожать. Это случалось даже тогда, когда она лежала спрятавшись в камышах. Там скрюченные стволы и свежее прикосновение приносили облегчение, но все же не в достаточной мере. В ивах и камышах чего-то недоставало – они были слишком уж безличны, слишком уверены в себе.

В такие минуты Мэй казалось, что она заключена в стеклянный сосуд. До нее доходил и свет солнца, и звуки жизни, творившейся вокруг, но сама она не жила. Она только дышала, ела, спала и просыпалась, но то, чего она жаждала от жизни, было далеко от нее и, видимо, потеряно навсегда. И казалось, что оно так и было всегда, с тех пор как она начала мыслить.

Она вспоминала людей, которые ей когда-либо встречались, выражение лиц встречных прохожих.

Особенно к ней благоволили старики. Они останавливались и заговаривали с нею.

– Привет, крошка! – говорили они.

Люди засматривались на нее, губы улыбались ей, ласковые слова были обращены к ней – в такие периоды ей начинало казаться, что для нее открылся крохотный шлюз в гигантском потоке человеческой жизни.

Поток протекал где-то там, далеко, по другую сторону стены, за железными горами, вне поля зрения, за пределами звука, но все же несколько капель живой воды доходили до нее и орошали наболевшую душу. Тогда уж не казалось невозможным понять тот процесс, что происходит в душе.

В дни, последовавшие после разговора с Лиллиан, эта крохотная женщина в грязно-желтом доме много думала о жизни.

Ее мозг, от природы весьма активный, не мог долго оставаться бездеятельным, но временно она не осмеливалась думать о себе и о своем будущем.

Она размышляла о жизни абстрактно.

Она что-то такое сделала – как естественно и вместе с тем как странно было то, что она сделала.

Она мысленно перенеслась обратно на земляничное поле: утро, солнце ярко сверкало; следом за нею ходили в ряд мальчики, девочки и зрелые женщины; они болтали и смеялись.

Ее пальцы двигались быстро, но она прислушивалась к разговорам.

Одна женщина говорила о консервированных фруктах: «Вишни поглощают ужасно много сахара».

Одна девушка бесконечно рассказывала о романе какой-то парочки. Она что-то говорила о поездке на телеге с сеном и без числа повторяла «я говорю», «он говорит», «она говорит».

А затем к ней, Мэй, кто-то приблизился и опустился на колени на гряду рядом с нею. Это был мужчина, которого она не встречала в городе, и, таким образом, он совершенно неожиданно вошел в ее жизнь. Никто к ней еще не подходил так, как он. Правда, люди бывали иногда ласковы. Они улыбались, ласково говорили с ней и уходили своей дорогой.