Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

Большую комнату-мастерскую освещал камин. Зажгли лампу. Приятели-охотники снимали мокрые большие сапоги друг с друга и надевали валенки.

Гофмейстер надел туфли.

— А вот у меня ноги не промокли, — сказал Коля Курин, — я ботики гуттаперчевые с собой прихватил, а то в прошлом году пошел в штиблетах и простудился — флюс получил.

— Хорошо, что ноне не заплутались, — сказал Герасим, — а то бы в стогу пришлось ночевать. У Ратухинского кургана уж всегда заводит. Уж я знаю место, а вот заведет, насилу найдешь.

На столе кипел самовар.

— Что в печи — все на стол мечи, — говорил Василий Сергеевич слуге моему Леньке.

На стол наставили закусок: жареного гуся, глухаря, зайца, рябчиков.

Охотники подливали в чай коньяк и выпили по рюмке перцовки, чтобы не простудиться.

— А какой это курган? — спросил гофмейстер. — Это та гора, на которой нашли рябчиков? Вероятно, это насыпь, исторический курган и там похоронен какой-нибудь витязь или князь.

— Так точно, этот самый, — сказал Герасим. — У нас в деревне говорят, что там царь Горох упокояется.

— Какой вздор, — сказал гофмейстер. — Никогда не было в истории такого царя.

— Ну нет, извините, — запротестовал приятель Вася. — Это, конечно, было. Очень давно. Так и говорят: «Это было при царе Горохе». У нас в Порецком даже говорили, что при царе Горохе хлеба не было, а сажали только горох. Из гороха пекли все: и хлеб, и оладьи, и пироги. Да-с. И оттого что этот самый горох постоянно ели, люди прежде были каждый в сажень, а то и больше. А брюхо было у каждого вот в десять раз больше, чем у Юрия Сергеевича.

— Но это же невозможный вздор, — удивлялся гофмейстер.

— Нет, простите, не вздор, — у приятеля Васи лукаво блестели глаза. — Тогда этого не было разного там: пушек, пороха, снарядов и войн, дрались на кулачках, а сам царь Горох был всех здоровей. Ежели что-нибудь не так — придет и так тебе набьет морду, что больше не сунешься и сразу поймешь, в чем дело.

— Что это, Василий Сергеевич, нарочно, что ли, говоришь такой вздор, — удивлялся гофмейстер.

— Позвольте, это предание исстари. Вы в Петербурге, конечно, этого не слыхивали, а я вам скажу: царство царя Гороха было самое счастливое. Теперь эти разные суды, присяжные, прокуроры, адвокаты прямо из черного белое сделают, мошенников оправдывают, а при царе Горохе — нет! — не увернешься. Набьют морду. Кто попадет — Горох не глядел: боярин там или подьячий, купец или дворянин-чиновник. Набьет морду, и никаких.

— Совершенно невероятно, — говорил гофмейстер, удивляясь. — Согласитесь же, ведь были всегда установления, постановления и даже законы, высочайше утвержденные.

— Ну да! — не унимался Вася. — А он позовет к себе и спросит: «Это ты что делаешь?» Тот отвечает: «Законы пишу для вашего величества». А он ему как даст по морде: «Вот тебе законы! Каждый сам знает у меня, в царстве моем гороховом, что можно и чего нельзя. Что твои законы? Плут всегда их обойти может, и меня ты без дела оставить хочешь — тогда кого учить буду? Как править мне, когда вы все без меня завретесь? Уходи, а то дам по уху, так у тебя семеро дома подохнут». Вот оттуда и пошла пословица.

Гофмейстер смотрел, растопырив глаза, на приятеля Васю и на всех нас, как бы ища разъяснения предания о невероятном царе.

— Но согласитесь… — говорил он, — я ведь, подумайте, придворный чин и даю вам честное слово — я в первый раз слышу такую историю, чтобы так определяли отдаленный ход исторических событий… Неужели правда существует в народном поверье такой вздор? Это же умаляет достоинство державы…

— Ничего не умаляет, — вступился другой мой приятель, Павел Александрович, — хотя, конечно, это сказочная, так сказать мифическая, эра. Но мне кажется, что тут есть и правда. Я сам, судьей, такого мошенника видел. Он так ловок, что, представьте, все по закону мошенничал. Я ищу статью, чтоб его обвинить, — не могу найти. А он мне сам, смеясь, показывает. «Только вы по ней меня обвинять не можете, — говорит, — подходящая, да не совсем». Он и не боится…

— Но какой вздор я слышу! — не унимался гофмейстер.

— А вот со мной, — сказал Коля, закусывая пирожком, — был случай. Я переходил в лицее со второго на третий курс. Экзамены держали при университете. Так как я пропустил много зачетов, меня директор лицея, по постановлению совета, лишил права держать экзамены. А я взял и пошел со всеми лицеистами и выдержал блестяще все экзамены. Директор не знал, что делать, вызвал отца. «Но вы же ошиблись, не допустив его, — доказательство налицо», — сказал отец. Директор сказал: «Ну что ж, победителей не судят. А вот если бы он провалился, то ему бы крепко попало».