Константин Коровин - «То было давно… там… в России…»

— Явный факт, — отвечает Батранов, — а кто ж его знает, когда он сгнил.

От костра стелется дымок, пахнет еловыми шишками и можжевельником.

— Колька! — кричит, сидя по горло в воде, Василий Сергеевич, — ты бы хоть половину брюха у Юрия себе взял.

Войдя по колена в воду, Коля Курин долго нерешительно поеживается и, наконец, по-бабьи, приседая, несколько раз погружается в реку: «У-ух… у-ух…»

— А вот как из воды-то вылезать, — кричит Василий Сергеевич, — слепни заедят. И как это все подло устроено, зачем слепни сотворены? Хорош рай!

Он презрительно подмигивает мне. Выйдя из воды и одеваясь на бережку, Юрий Сергеевич отмахивается полотенцем, отгоняя слепней, которые вьются над ним.

— Юрий, да ты закури, — говорю я, — слепни-то и отстанут…

Юрий мрачно посмотрел на меня и стал доставать из куртки портсигар.

Неизвестно почему сидевший рядом Василий Сергеевич хлопнул его изо всех сил ладонью по животу.

Тот от неожиданности выпустил изо рта папиросу, схватился за живот и, выпучив глаза, крикнул:

— Да что ты, ошалел, дура!

— А что? Я слепня убил.

— Вот, возьмите идиота! — сказал Юрий сердито, растирая живот ладонью. — Все дурацкие шутки. У меня заворот кишок сделаться может. Скотина!

Вскоре все приятели сидели в тени леса, пили чай с малиновым вареньем и закусывали пирожками с грибами.

Только с Колей Куриным что-то случилось. Он морщился, делал кислую рожу и, поплевывая в сторону, с испугом смотрел черными глазками в пространство.

— Что с тобой, — спросил я, — садись, пирожки-то какие!

— Погоди, погоди, я, кажется, клопа лесного съел. С ежевикой попал в рот. Какая гадость!

Коля ополоснул рот чаем.

В какой-то несказанной неге и лени лежали мы на пахучей прибрежной траве. Не хотелось ни двигаться, ни думать. Слышно было, как в ветвях ели однообразно жужжала муха, попавшая в паутину. Вечернее солнце озолотило берег.

— Что же, ночевать будем здесь? — спросил Юрий. — Комары заедят…

— Вы! Будет прохлаждаться! — крикнул Василий Сергеевич. — Надо костер собрать, на уху наловить. Что же, в самом деле? Ты вот, лентовайский, раздевайся-ка да в реку полезай, сеть ставить. Клопа съел — эка невидаль! — и расстроился. Какие нежности, смотреть противно.

Василий Сергеевич ушел к мосту и стал разбирать удочки, Невдалеке раздался выстрел, и над нами пронеслась стая уток. «Это Герасим», — подумал я.

И действительно, с противоположной стороны моста показался Герасим, держа в руках кряковую утку.

Перекинув мелкую сеть к кустам ольхи, в реке, мы опять купались. Вода была еще теплее к вечеру. Уж солнце село. Лиловой мглой покрылось небо, и сбоку, за ветвями елей, показался блестящий серп месяца…

Какая красота разлилась кругом. В тишине природы слышались отдаленные звуки, то крик козодоя, то треск упавшей ветки. И вдали трещал коростель.

— Попалась, попалась! — закричал Василий Сергеевич и бросился в воду, к сети.

Кол от сети качался — большая рыба ворочалась в ней.

Василий Сергеевич тащил сеть на берег; в ее петлях торчали, шевелясь, раки, ворочался большой темный налим.

— Ну и уха! Смотри-ка, раки! — обрадовался Юрий.

Вылезая, приятель Вася опять хлопнул — на этот раз легонько — Юрия по животу. Тот отскочил.

— Довольно, идиот!

— Идиот? А кто поймал-то? Налим-то каков! Господа, а я на вас работай…

— Тоже работник, — процедил Коля, — поймал! И я тоже ставил сеть-то… Озяб.

— «Тоже, тоже»!.. — передразнил его Вася.

Слышно было, как Герасим топором рубил сушняк. И вскоре большой костер запылал.

В темной ночи высоко засверкали звезды. Пахло лесом, травой, скошенным сеном.

Вдали над речкой лег туман.

Россия! Как можно забыть красу твою!..

Не знаю — как кто, а я очень люблю рынки и базары. Люблю крики торговцев, предлагающих свой обильный товар.

Как хороши рынки в Париже: чего только нет! Дары обильные земли. Хлеб наш насущный. И какая красота: среди зелени лежат рядом блестящие рыбы — дары моря. Какие яркие краски!.. Фрукты, ягоды, помидоры, лук, салат, дичь, фазаны, куропатки…

Люблю я проходить базаром по утрам. Какое оживление — и душа моя уносится к воспоминаниям, туда, на родину. И там я восхищался рынками и базарами. Разнообразны были базары в России. Я их видел от Архангельска и по Волге и базары Кавказа, Крыма и дальней Азии, вплоть до Гималаев. И все люди на базарах мне представлялись — положительными, солидными и нужными в жизни.