Александр Зеленов - Призвание

Дорога ведет по булыжнику главной улицей к базарной площади, заполненной звоном гармоней, пьяными песнями, звуками дудок, свистулек, пищаньем «ути-ути», запруженной гуляющими. Волжский пологий берег, спуск к Волге, усыпанный мелким камешником, с вертящимися под веселую музыку каруселями, взлетающими до самого неба качелями, с полотняным, колышущимся на ветру балаганом; огромные толпы народа, веселого, празднично возбужденного. Музыка каруселей, девичьи визги с качелей, зазывные крики раскрашенного отчаянно клоуна у входа в таинственный балаган, полотняные стенки которого сотрясаются изнутри то и дело от взрывов веселого хохота публики, — все сливается в общий гул ярмарки, веселящий и подмывающий, от которого сразу и жутко и радостно, и вроде как не идешь, а плывешь над землей…

Бойко идет праздничная торговля. Желтолицые ходи торгуют нарядными мячиками на резинке, цветными бумажными мельницами-вертушками, надувными чертиками-пищалками. Тут же можно купить раскрашенного глиняного соловья, жестяную дудку, сладкого петуха на лучинке, леденцовопрозрачного, красного. А на пригорке — фанерная будка, из полутемной щели которой тетка в белом несвежем халате, наскребя из бидона со льдом сахарного мороженого и накрыв его сверху хрустящей корочкой, проворно выстреливала в покупателей пузатыми круглыми порциями из какой-то жестяной штучки…

Разбегались глаза, хотелось всего, но денег давала матка в обрез. Они покупали одно мороженое на двоих и принимались лизать по очереди его неземную холодную сладость, до самых пяток прохватывающую. На остальные же деньги приобретали «ути-ути» или пляшущий на резинке мячик и так же по очереди оглушали друг друга пищаньем или же чикались мячиком, пока из него, красивого и нарядного сверху, не начинали сыпаться обыкновенные опилки.

Увалень Коська, за толщину и неповоротливость прозванный Линычем, быстро уставал и принимался проситься домой, засыпая еще на ходу по дороге к дому.

Как он, Сашка, любил гостить в этом фабричном поселке! А после, когда переехали жить сюда насовсем, перевезли свой дом, произошло непонятное: навалилась откуда-то, стала его изводить день за днем по оставленной там, за Волгой, родной деревне тоска, тупая, тягучая, безысходная.

Угнетало необжитое, голое поле, где отведен был участок под дом и где не росло ни травинки, ни деревца. На иссушенной солнцем и ветром земле там и тут в беспорядке валялись бревна, перевезенные из-за Волги, из деревень, и только по этим вот кучам можно было гадать, где намечается новая улица.

Изба их — одна из причуд отца — была с широкими «итальянскими» окнами, но родитель сильно окоротил стропила, и крыша на ней получилась присадистой, низкой, что придавало избе жалкий, убогий вид. Еще в деревне мальчишки смеялись: «Ваша изба — как тетёрка!» Она и на самом деле напоминала тетёрку, присевшую на гнездо, и за такой ее вид ему почему-то было мучительно стыдно. Когда же ее собрали на новом месте из перенумерованных суриком бревен, еще без двора, без крыльца, с дверью прямо на улицу, выглядела она совсем уж убого, убого до безобразия.

Мать и отец уходили с утра на работу, Коська и Фенька бежали в школу, а его заставляли водиться с Венькой, лишь год назад народившимся.

Летнее солнце пекло нещадно, железная крыша избы накалялась — и некуда было деваться от палящего этого зноя, не было даже намека на тень. Снизу, из-под горы, торчали две длинные фабричные трубы, денно и нощно смердящие черным и жирным дымом. Там, под горой, открывались глазам фабричные прокопченные корпуса, мостовая из камня, с чугунными тумбами. И только за Волгой, где оставалась родная деревня, глаза отдыхали: там, грядами уходя к горизонту, бескрайне, зазывно синели леса…

Здешние пацаны были драчливы, частенько бивали при встречах, не принимали за своего, и он не всегда осмеливался выходить из дома, а целыми днями хлопушкой бил мух, кормил ненасытных куриц и нянчился с Венькой.

Было тоскливо и одиноко, время тянулось мучительно-медленно. Перед глазами стояла деревня, их чистая, в полуденном зное и солнечном блеске речка, пахнувшая осокой, вся в зарослях ивняка, черемух, ольхи, луга с цветущим на них разнотравьем, на которых они, мальчишки, все лето паслись, набивая свои животы сочными листьями щавеля, столбунцами, стеблями дягиля, пестиков и матрешек; лесные, полные земляники поляны, непролазь душистых малинников и грибные места.

Каждый день прежней жизни в деревне казался отсюда большим и счастливым праздником. Как они, деревенские ребятишки, бывало, ликуя, мчались наперегонки по плотно убитой ногами тропинке, среди цветущего разнотравья, полного пестрых порхающих бабочек и гудящего пчелами, купаться на речку, еще на ходу срывая с себя рубашонки, портчонки, чтобы с разбегу кинуться в воду первым! А июльский горячий ветер кадил им в лица медовыми запахами луговых трав…