Александр Зеленов - Призвание

— Ну, а насчет Плетюхина?

Оказалось, что дом двухэтажный достался Плетюхину с братом Владимиром от отца и живут в нем давно две семьи. Владимир нижний этаж занимает, а Сашуха на верхнем. Оба они теперь — и Буканов Иван, и Сашуха Плетюхин — имеют звание заслуженных.

Досекин попросил председателя рассказать о других мастерах, хотя бы о тех, кто будет вести в училище уроки талицкого искусства. Лубков сделал это охотно, потом предложил посмотреть мастерские, — там он его познакомит с каждым мастером лично. Правда, лето сейчас, многие в отпусках, кое-кто помогает колхозу, но основной контигент , как он сказал, находится на местах.

Они поднимались по лестнице вверх, на второй этаж, когда вдруг оттуда, с площадки, послышался гогот мужских здоровенных глоток.

— Ха-ха-ха-ха!.. Ты с хвостом, с хвостом его нарисуй, а то ему и вилять будет нечем перед начальством…

— Так, что ли?

— Во-во, в самую точку попал… Го-го-го-го!.. Теперь вот в самую точку!

— Чего же ты, Паша, все опять на меня-то? — жаловался плаксиво чей-то обиженный голос. — Ты бы вон лучше завхоза изобразил, это ведь он посадил нас всех на мель…

— Мне что, могу и завхоза!

Лубков смущенно покашлял: «Обеденный перерыв, вот и балуются мужики. Пашка Блаженов все озорует, карикатуры рисует на мастеров, балабон, пока работы нет настоящей…»

В его голосе не было осуждения. Напротив, проскальзывали нотки доброжелательности к «балабону» и озорнику.

При появлении Лубкова с нездешним гостем в новеньком чесучовом костюме курившие на площадке примолкли. Лубков пригласил всех пройти в мастерскую.

Мастерская была просторна, много света и воздуха. На крашенных охрой полах лежали горячие пятна июньского солнца. В распахнутых настежь окнах висели какие-то пузырьки с темной коричневой жидкостью. С ближних гумен, от речки, доносило сюда медовые запахи разомлевших на солнце цветущих трав.

На каждых двух мастеров столик напротив окна. На нем деревянные круглые чашечки с темперой, блюдца для смешивания красок, стаканы или стеклянные банки с водой, подставка для правой руки, набор тонких беличьих кисточек.

Лубков представил Досекина, подвел к ближнему столу. Хозяин стола, невысокий крепыш лет тридцати пяти с умным и твердым лицом, обернулся, показывая хорошей лепки крутой невысокий лоб с налипшими потными волосами, квадратный, с ямочкой подбородок.

Это и оказался Блаженов. Подняв на Досекина взгляд темных глаз, вставленных в застоялую черноту глазниц, словно в рамку, поглядел на него мрачновато-усмешливо, ожидая вопросов.

Досекин спросил, чем он, мастер, сейчас занимается.

— Так, хреновину разную гоним, — ответил тот вызывающе, вращая тонкую беличью кисточку в крупных мужицких пальцах.

На столе у него, на черной пластинке, трудились шишкинские медведи. Мастер успел лишь сделать белильную подготовку, закончил первую прорись и начинал делать роскрышь, прокладывать красками. Рядом лежала цветная открытка с теми же мишками.

— Вон, «Медведи на лесозаготовках»… — хахакнул он коротко. — Велят побыстрее, теперь не на экспорт. Для нашего брата гоним, для пролетария…

— Опять за свое, Блаженов?! — строго заметил Лубков.

— А чего я такого сказал?! — осклабился тот, явно придуриваясь.

— Язык распускать не надо!

— Молчу, Кузьма Иваныч… Мол-чу!.. Больше ни звука, ша! Буду немой, как та рыба…

— Ученик Долякова, — шепнул, отходя, председатель. — Парень он с головой, очень способный, но… — и покрутил у виска пятерней.

— А который же Доляков? — спросил Досекин негромко.

Председатель замешкался чуть, потом произнес:

— Заболел Доляков, вот уж скоро неделя…

Досекин спросил, не надо ли чем помочь, ведь Доляков — один из ведущих в училище. Лубков не успел ответить, как кто-то из молодых, слышавший их разговор, отчетливо проговорил:

— От этой болезни не лечат!..

Досекин крякнул смущенно и больше не спрашивал.

Вдоль стен мастерской стояли застекленные шкафы с образцами изделий. Бисерной золотой вязью светились на каждом фамилии мастеров. Рядом с одной из витрин готовно стоял, ожидая встречи, щупленький, невысокого роста мастер в вышитой косоворотке, тот самый, на которого «балабоном» была нарисована карикатура, с узким лицом хорька и бегающими глазками. Заранее распуская лицо в улыбке, протянул сухощавую руку: «Очень, очень приятно! Золотяков…» Рядом в витрине Досекин увидел поднос, расписанный птицами, с фамилией этого мастера, называвшийся «Пернатые стахановцы». Птицы слетались как бы на митинг, на председательском месте был грач…