Борис Изюмский - Девять лет

— Альзин слушает, — клекотнула трубка.

— Говорит дежурная у котлов ТЭЦ Юрасова, — отрапортовала Лешка.

— А-а-а, Красная Шапочка! — молодым обрадованным голосом отозвался Григорий Захарович. — Значит, на посту?

Он разрешил в случае крайней, самой крайней необходимости пустить на подтопку строевой лес и закончил:

— Ну, мы здесь выпьем по чарке за стоящих на вахте. Кто с вами?

— Аркушина…

— Мои новогодние пожелания и ей.

Вера еще печальнее, чем в общежитии, сидит у костра на корточках. Какие-то скорбные складки пролегли у нее от губ вниз. Или они возникли от мятущегося света?

— Григорий Захарович поздравляет тебя с Новым годом! — весело сообщает ей Лешка, подсев рядом. — О чем ты подумала, когда мы пили сегодня эту отвратительную шипучку?

— Да так… — горестно отвечает Вера и тяжело вздыхает.

«Надо ее как-то отвлечь, подбодрить. Наверно, опять приревновала своего Иржанова».

— Знаешь, Верунь, — говорит Лешка, — вот станем аппаратчиками, и нам в цеху каждый день будут бесплатно выдавать молоко!

Она сообщает об этом с таким вожделением, будто сроду не пила молока и поступила на курсы только из-за него.

Но Вера не слушает.

— Что-нибудь с мамой? — допытывается Лешка.

Вера поднимает спокойные, ясные глаза.

— Нет, — говорит она. — Я скоро сама буду матерью.

Лешка онемела от неожиданности, ей захотелось крикнуть: «Ну что ты болтаешь глупости!» — растормошить Веру, превратить все в шутку. Но она почувствовала, что подруга сказала правду, и, приподнявшись, взглянула на нее с испугом, как на совсем незнакомого, впервые увиденного человека.

— А… а… а… вы зарегистрировались? — пролепетала она первое, что пришло ей на ум, поняв, наконец, весь смысл сказанного.

Вера посмотрела на Лешку, как взрослый на несмышленыша.

— Нет еще… Да разве в этом дело? Разве, если человек захочет уйти, его удержит удостоверение загса?

— Не скажи!.. — освобождаясь от оцепенения, решительно возражает Лешка.

— Не знаю, что будет, — тихо произносит Вера. — Он не хочет ребенка…

Когда Юрасова позвонила Григорию Захаровичу, он мастерил новый экран для телевизора — любил копаться в хитрых винтиках, проволочках, находил в этом занятии отдых.

К одиннадцати стали собираться гости.

Первым пришел Андрей Дмитриевич Мигун. Он был своим человеком в семье Альзиных, не нуждался в специальном внимании и немедленно прилип к стеллажу с книгами. Влезши на лесенку, Андрей Дмитриевич достал мемуары Репина, полистал, рассматривая бесчисленные карандашные пометки Григория Захаровича, потом взял «Записки психиатра», книгу кораблестроителя Крылова…

В сборнике стихов Э. Багрицкого Андрей Дмитриевич обнаружил старательно упрятанную выписку из истории болезни:

«Больной Альзин Г. З.

Объективные данные: среднего роста, чрезмерной упитанности…»

Мигун улыбнулся: «Пожалуй!»

Далее следовал перечень болезней с мудреными названиями. Судя по тому, что выписку Альзин запрятал далеко, он решил ее «не принимать во внимание».

Появилась чета Чаругиных: Валентина Ивановна с мужем — медлительным, долговязым блондином, которого она называла Васей. Обычно бледное лицо Валентины Ивановны разрумянилось на морозе, и поэтому темные усики почти незаметны.

Чаругин сразу задымил папиросой и повел разговор о безобразиях в ремонтных мастерских, где работал. Он почему-то обращался не к Альзину, напротив которого сидел, а к его супруге Изабелле Семеновне — совершенно седой женщине с молодыми темно-вишневыми глазами.

Валентина Ивановна посматривала на мужа с любовью и какой-то опасливой готовностью немедленно прийти на помощь, если это понадобится. Она не была уверена, что в новогодний вечер нужны обличения главного инженера мастерских, и поэтому постаралась перевести разговор на другую тему.

— Да, знаете, какой номер недавно учудила наша Ленка? — воскликнула Валентина Ивановна, воспользовавшись маленькой паузой.

Дочери Чаругиных Леночке — три года, сыну Мишутке — пять. Оба в отца — большелобые, толстогубые…

— К нам в первый раз пришел Платон Яковлевич, — оживленно продолжала Валентина Ивановна, — Ленка закричала: «Ой, какой длинный нос!» Я от стыда чуть не сгорела, зашикала на нее, утащила в другую комнату. А позавчера Гаранжин снова зашел. Ленка чинно приблизилась к нему и, успокаивая, сказала: «Нос как нос!»

Все рассмеялись.

— Что-то Гаранжины запаздывают, — заметил Григорий Захарович и покосился на тарелку с жареными семечками — она стояла в глубине буфета. Страсть любил пощелкать дома, но при гостях, под сдерживающим взглядом Изабеллы Семеновны, не решался проявить свои плебейские наклонности. Хотя до Гаранжиных можно бы…