Иоганн-Фердинанд-Мартин-Оскар Мединг - Адъютант императрицы [litres]

– Успокойтесь, успокойтесь, ваше величество, и выслушайте меня, я – не разбойник, я – не орудие чужестранки, которая села на престол ваших отцов. Я – сын православной церкви и клянусь вам, что готов пожертвовать за вас своею жизнью; Господь будет с нами и поможет выполнению моего плана. Я выведу вас из этой темницы в среду вашего верного народа, который узнает своего истинного царя; вы будете судьей тех, кто преследовал вас, и в вашу руку будет вложен меч русского могущества.

– Вячеслав Михайлович, – сказал Иоанн Антонович, – посмотрите на него, в его глазах написано, что он говорить правду. О, я видел достаточно лживого притворства и страшной ненависти во взорах людей, меня они не обмануть; посмотри на него, Вячеслав Михайлович! этот человек говорить правду.

– Да, клянусь Богом, я говорю правду, всемилостивейший повелитель! – воскликнул Мирович. – Доверьтесь мне, я возвращу вам свободу и поведу вас к престолу, для которого вы рождены! И я надеюсь, – прибавил он, – что, глядя с высоты престола ваших предков на свой народ, вы, милостиво вспомните о вашем слуге Василии Мировиче, который первый приветствовал вас в тюрьме, как императора, и вывел вас на свободу.

Иоанн Антонович посмотрел на него проницательным взглядом; его глаза раскрывались все шире и шире; казалось, что он смотрел в беспредельную даль.

– Первый, кто приветствовал меня, как императора, кто вывел меня на свободу? – странным, захватывающим тоном вполголоса проговорил он. – То не были вы: существовал когда-то могущественный и сильный человек; он был монахом из монастыря святого Александра Невского, о могуществе которого он часто рассказывал мне; сила его руки была так велика, что, когда мы боролись с ним, он подбрасывал меня, как ребенка; все же этот монах был дивно кроток и добр, благочестив и верен… И он также приветствовал меня, как императора, дважды выводил меня на свободу, но, тем не менее, я не достиг ее. Однажды он увел меня широкими снежными полями, однако концом нашего путешествия была лишь новая тюрьма. Во второй раз он привел меня в огромный город; я видел пред собою храм и через его двери блистающий алтарь, и высокий пастырь шел мне навстречу; я уже думал, что могу протянуть руку к короне, которая была сорвана с моей головы, но тут адские силы снова обрели свою мощь, снова надели на меня оковы и снова вернули меня в эту тюрьму… Когда я в первый раз вышел на свободу, это стоило жизни моей Нади, которая уже здесь, на земле, была ангелом, и которой теперь по временам приходится спускаться от престола Божьего, чтобы утешить меня, а моих страданиях; а во второй раз, когда я уже почти добился свободы, пал сам отец Филарет; я видел, как он упал, обливаясь кровью, в то время как солдаты увлекли меня… И с тех пор я уже никогда не видел его; он так же, как и моя Надя, у престола Всевышнего.

Голос Иоанна Антоновича становился все глуше; он судорожно сжимал ручки кресла; его глаза были без всякого блеска: они, казалось, потеряли силу взгляда.

Старый солдат стоял возле Иоанна Антоновича, расставив руки, как будто намеревался поддержать его.

Мирович испуганно вскочил и поспешил к ним. Дряхлый старик не мог предоставить опору покачнувшемуся гигантскому телу Иоанна Антоновича.

– О, ваша милость, – жалобно произнес старый Полозков, – что вы наделали, зачем вы снова вызвали в нем ужасные воспоминания прошлого? Его припадок, которому он так давно не подвергался, снова наступит. О, это ужасно, это ужасно!

– Нет, старина, нет! Этого не будет и этого не должно быть! Долой воспоминания прошлого! – воскликнул Мирович, нагибаясь к уху Иоанна Антоновича, – прошлое – мрак и тьма, будущее – ясно и блестяще; оно полно вашей власти и величия. Отвернитесь от прошлого и направьте свой взор в освещенное солнцем будущее, если только хотите, если у вас есть мужество протянуть свою руку за короной, чтобы сорвать ее с недостойной головы.

Слова молодого офицера, по-видимому, пришлись по душе Иоанну Антоновичу, но он ничего не ответил, даже не посмотрел на него; он только медленно поднялся с кресла, раскинул руки, поднял вверх свой взор, и словно какое-то сияние осветило и преобразило его лицо.

– Да, да, ты говоришь правду, – тихим голосом произнес он, – я вижу тебя, моя Надя! Уже давно ты не спускалась ко мне со своих светлых высот… Ты улыбаешься мне, ты протягиваешь в своей руке навстречу мне пальмовую ветвь и в облаках над тобою реет сияющая корона. Да, да, на этот раз я достигну цели, на этот раз мне улыбается победа.