Эрих Ремарк - Время жить и время умирать [litres]

– По-моему, он прав, Эрнст, – сказал Польман. – В таких вещах Йозеф разбирается лучше нас.

Гребер вдруг ощутил огромный прилив симпатии к усталому старику, который сейчас, как много лет назад, вновь назвал его по имени.

– Я тоже так думаю, – ответил он. – Сожалею, что я вас напугал.

– Заходите завтра утром, если что-нибудь понадобится. Постучите дважды медленно и дважды быстро. Негромко, я услышу.

– Хорошо. Спасибо.

Гребер вернулся в палатку. Элизабет спала. Только на миг открыла глаза, когда он лег рядом, и опять уснула.

Проснулась она в шесть утра. По улице громыхала телега. Элизабет потянулась.

– Я превосходно выспалась, – сказала она. – Где мы находимся?

– На Янплац.

– Ладно. А где будем ночевать сегодня?

– За день выясним.

Элизабет опять легла. Полоска холодного утреннего света просачивалась между плащ-палаткой и шинелью. Щебетали птицы. Она отодвинула шинель. Утреннее небо сияло золотом.

– Цыганское житье, – сказала она. – Можно ведь и так сказать. Сплошные приключения.

Гребер кивнул.

– Так и будем считать. Ночью я все же встретился с Польманом. Мы можем разбудить его, если что понадобится.

– Ничего нам не понадобится. Кофе у нас есть? Заварить можно и здесь, верно?

– Наверняка запрещено, как и все разумное. Но какая разница? Мы же цыгане.

Элизабет принялась расчесывать волосы.

– За домом в тазике есть чистая дождевая вода, – сказал Гребер. – Как раз хватит умыться.

Элизабет накинула жакет.

– Пойду туда. Тут прямо как в деревне. Вода из колонки. Раньше это называли романтичным, а?

Гребер рассмеялся:

– Я и сейчас так считаю… по сравнению с грязью в России. Всегда все дело в сравнении.

Он скатал постель, увязал. Зажег спиртовку, поставил на нее котелок с водой. И вдруг сообразил, что забыл поискать в комнате Элизабет продовольственные карточки. Она как раз вернулась умытая. Лицо было ясное и юное.

– Карточки у тебя с собой? – спросил он.

– Нет. Они были в письменном столе у окна. В маленьком ящике.

– Черт, я забыл их взять. Ну почему я про них не подумал? Времени-то было достаточно.

– Ты подумал о многом куда более важном. Например, о моем золотом платье. Сегодня мы просто напишем заявление насчет новых карточек. Они ведь часто сгорают.

– Эта история может затянуться. Педантичность немецкого чиновника даже конец света не поколеблет.

Элизабет рассмеялась.

– Отпрошусь на час с фабрики и схожу за карточками. Домоуправитель даст мне справку, что дом разбомбили.

– Ты пойдешь сегодня на фабрику? – спросил Гребер.

– Я должна. Разбомбленный дом – обычное дело.

– Я бы поджег эту окаянную фабрику.

– Я тоже. Но тогда бы нас послали куда-нибудь еще, где намного хуже. Не хочу делать боеприпасы.

– Может, просто не пойдешь, и все? Откуда им знать, что с тобой вчера случилось? Вдруг ты пострадала, когда выносила свои вещи?

– А доказательства? На фабрике есть врачи и полиция. Если они уличат кого-нибудь во лжи, ему не миновать взыскания – увеличат норму, лишат отпуска, а если это не поможет, отправят на курс перевоспитания в концлагерь. Тот, кто возвращается оттуда, никогда уже не прогуливает. – Элизабет залила кипятком растворимый эрзац-кофе в крышке от котелка. – И не забудь, я только что брала три дня отпуска. Не стоит перегибать палку.

Гребер знал, она думает, что ей нельзя из-за отца. Надеется таким образом помочь ему. Эта петля на шее у каждого.

– Бандиты! – сказал он. – Что они со всеми нами сделали!

– Держи кофе. И не сердись. У нас нет на это времени.

– В том-то и дело, Элизабет.

Она кивнула.

– Я знаю. У нас так мало времени, а мы так мало бываем вместе. Твой отпуск кончается, и бульшая его часть растрачена на ожидание. Мне бы следовало быть храбрее и не ходить на фабрику, пока ты здесь.

– Храбрости у тебя хватает. И ждать как-никак лучше, чем не иметь ничего, чего можно ждать.

Она поцеловала его.

– Ты быстро научился находить правильные слова. А теперь мне пора. Где встретимся вечером?

– Правда, где? Ничего теперь нет. Надо опять начинать сначала. Я зайду за тобой на фабрику.

– А вдруг не получится? Налет или улицу перекроют?

Гребер задумался.

– Я соберу вещи и пойду в церковь Святой Екатерины. В случае чего встретимся там.

– Церковь ночью открыта?

– Почему ночью? Ты же не ночью вернешься?

– Как знать. Однажды нам пришлось просидеть в подвале шесть часов. Лучше всего, если б у нас был кто-нибудь, у кого на худой конец можно оставить весточку. Назначить место встречи уже недостаточно.