Тадеуш Конвицкий - Современный сонник

Здесь было темно. Деревья беспокойно шумели, а там, в нашей долине, мы уже с месяц не слышали шума ветра. У меня пересохло в глотке, и все труднее было вытаскивать ноги из зелени, мешавшей двигаться вперед.

Я сел на старый пень. Красные муравьи торопливо волокли белые личинки и прятали их под посеревшей от дождя берцовой костью. Где-то с монотонным остервенением стучал дятел. Передо мной торчало мертвое дерево с вытянутыми к небу обугленными обломками ветвей, дерево, когда-то убитое артиллерийским снарядом.

Я поднялся и пошел дальше. Я должен был идти. Для того я и встал сегодня, для того побрился, для того лизал руку, смоченную в Соле. Чтобы не видеть больше страшные сны, чтобы воспоминания не душили меня и не заставляли учащенно биться мое сердце, чтобы сбросить с себя груз, накапливавшийся годами.

Так я шагал очень долго. Я потерял счет времени и не знал, то ли я иду прямо, то ли кружу все на одном и том же месте. Я не видел неба, заслоненного могучими ветвями елей. Мрак, сырой мрак сгущался вокруг меня, и в этом мраке затаился какой-то нелепый страх, страх перед одиночеством или страх перед неволей.

Я вполне ясно сознавал, что должен обойти лес вдоль и поперек и узнать его тайну и, если ничего не узнаю, продлю назначенный себе срок на какое-то время.

Между деревьями проскользнула чья-то тень. Я остановился, едва дыша.

— Наверное, зверь. Серна или олень. Эти леса славятся оленями, — сказал я себе почти беззвучно.

Я снова пробирался бесконечными зарослями папоротника, который никогда не цветет. Сухие стебли со стеклянным треском цеплялись за мою одежду, а я упрямо одолевал недружелюбную чащобу и, нагнувшись до земли, почти на ощупь брел вперед.

Наконец я выбрался на узкую поляну и упал на жесткий мох. Я жарко дышал, уткнувшись в землю, и у меня долго не было сил поднять голову. Потом я перевернулся навзничь.

Между черными ветками мелькали клочки голубого неба, пронизанные светом, тягучим, как свежий мед. Глядя на эти знамения жизни, появляющиеся и исчезающие при всяком движении мохнатых ветвей, я чувствовал себя в безопасности.

Я сел и огляделся кругом. Неподалеку, в сухом папоротнике виднелась глубокая яма. Я пополз в ту сторону и так и обмер, словно сраженный давно ожидаемой бедой.

На круглой голой площадке я увидел неглубокий и уже осыпающийся ход сообщения, а над обоими его краями — два рыжих камня, снизу закопченные, обросшие комками пепла. На дне рва лежали угли, перемешанные с песком, и целые сучья, не успевшие сгореть. Я знал, что найду еще кое-что, и вскоре нашел в траве, опаленной головешками костра, пули и пустые гильзы, из которых высыпали порох на сырые дрова, чтобы разжечь огонь. Я вертел в пальцах пустые патроны с нетронутыми капсюлями, понимая, что уже случилось все, что должно было случиться.

Я медленно поднялся с земли, с минуту боролся с обуявшим меня отчаянным страхом, а потом негромко крикнул:

— Корвин!

Даже эхо не отозвалось.

— Корвин! Корвин!

Лес тихонько бормотал что-то, он жил своей затаенной, мрачной жизнью.

— Корвин! Это я! Это я!

Я набрал в легкие воздух.

— Корвин! Я ищу тебя! Корвин!

Стиснув до боли руки, я шел через лес длинными, неуклюжими шагами и кричал, заглушая страх и волнение:

— Корвин! Отзовись! Это я! Это я к тебе пришел!..

…Сыплет снег. Ветра нету, и крупные хлопья отвесно падают на землю. Они тотчас тают, пожираемые черными лужами, в которых изредка блеснет бесприютный лучик уличного фонаря. Возле магазина стоит молчаливая очередь. Кто-то закуривает сигарету, заслонив ее ладонью от сырости. На шляпах мужчин вырастают плюмажи из снега.

В конце улицы я вижу туннель с бусинками тусклых ламп. У входа в туннель беспокойно бегают заснеженные люди. Посредине мостовой лежит человек, а они суетятся вокруг. Подъезжает трамвай, останавливается перед этой неожиданной преградой и нетерпеливо звонит.

У меня еще есть время, двадцать долгих минут, и я подхожу к толпе, встаю за спинами прохожих и слушаю, как они тихо переговариваются.

— Выпрыгнул и поскользнулся, вагоновожатый не успел затормозить.

— Вовсе он из вагона не прыгал. Шел по тротуару и сам кинулся под трамвай.

— Чепуха. Ведь та женщина все видела. Он возвращался с работы. Вы поглядите, как скользко. Долго ли тут до беды.

— И вы это говорите мне? Я все время шел за ним следом. Похоже было, что он пьян, а может, и болен.

— Э-э-э, как стрясется несчастный случай, так потом всегда говорят, будто пьяный был.