— Наизусть я не очень люблю, — чистосердечно признается Янек.
Агнешка чувствует, что волнение и скованность внезапно исчезли. Она засмеялась, переждала, пока уляжется взрыв общего веселья.
— Хорошо, дети. Я прочту вам стихотворение. Потом вы прочтете его по кусочкам и целиком в моей книжке, а потом мы об этом стихотворении поговорим.
Она открывает лежащую на столе книгу в заложенном месте.
— До конца дошла б я света по следам степного ветра… — Знакомый, плавный ритм успокаивает ее, приятное теперь уже волнение заставляет отвлечься от Действительности, утратить ощущение собственного присутствия в этом классе и переносит в Воличку, к маленькой Агнешке на осеннем пастбище, и даже голос, который она сейчас слышит, кажется ей иным, совсем детским. — …Но тебя, земля моя, никогда не брошу я…
Чтение прерывает стук по стеклу. В открытом окне появляется голова в низко надвинутой милицейской фуражке, немолодое и неприметное лицо, на котором явственно обозначен лишь красный нос.
— Можно вас на минуточку, гражданка учительница? — Человек робко моргает печальными ресничками.
— Пожалуйста, но только после урока. Здесь школа, я занимаюсь с детьми.
— Так я, гражданка, буду у солтыса. Извините.
Он отдает честь и ведет свой дребезжащий велосипед за угол флигеля.
— О, пан Мигдальский, — приветствует его Балч через открытое окно канцелярии. Он только что вытащил из банки на подоконнике соленый огурчик и ест его, запивая квасом, который зачерпывает ковшиком. — Давненько мы вас не видали. Вы к нам не по дороге ли заглянули?
— Я специально к вам, солтыс.
Януарий Зависляк, копавшийся неподалеку в огороде, повернул голову, прислушиваясь.
— Вот уж обрадовали вы меня, старика, — насмешливо заверяет Балч милиционера. — Заходите.
— Черт бы побрал этот велосипед, — говорит Мигдальский уже совершенно неофициальным тоном. — Ног под собой не чую.
— Рюмочку? — догадывается Балч. И, не дожидаясь согласия, кричит Зависляку: — Эй, Януарий, чем подслушивать-то, сбегай лучше ко мне и принеси из буфета графин, тот, для гостей, ты знаешь. — Он бросает Зависляку ключ и ждет, пока тот не скрывается в сенях. — Так с чем вы ко мне, Мигдальский?
— У меня два дела.
Балч беззаботно свистнул:
— Мало.
— Оружие у вас есть.
— А как же иначе? Известно. И разрешение не просрочено. — Балч выдвигает ящик, вынимает пистолет, кладет его на стол. — Может, у тебя, Мигдальский, ерш в кобуре найдется — прочистил бы ты мне его.
Милиционер обходит молчанием несколько преждевременную фамильярность. Их встречи проходят согласно установленному ритуалу, и не следует его нарушать. Он берет пистолет в руки, подозрительно осматривает, нюхает дуло.
— Вы стреляли.
— Верно. Собаку пришлось добить. Учительница подтвердит.
— Прошлой ночью, на гулянке, у вас была стрельба.
— Как так? Где?
— В зале. Все разрушено, продырявлено.
— Да побойся бога! Ты в класс заглядывал?
— Заглядывал.
— Ну и что? Где же твои глаза были? Всюду полный порядок, учительница с детьми занимается.
Сбитый с толку Мигдальский принимает официальный вид.
Разговор обрывается, потому что Зависляк приносит графин и рюмки, ставит все на подоконник, кладет рядом ключ и, сгорбившись, молча бредет к своей грядке.
— Отправляйся-ка, Януарий, куда-нибудь в другое место копаться, — отсылает его Балч и разливает водку по рюмкам. Они пьют. Мигдальский лихо крякает, стряхивая капли на пол.
— Вы избили троих из Хробжиц. Кондера лежит с телесными повреждениями.
— Он пожаловался? Протокол составили?
— Нет.
— Значит, можем выпить. По второй.
— Давай. Ваше здоровьице. — Мигдальский поморщился, вытер рукавом рот. — Ты мне, Балч, зубы не заговаривай. Что за драка была?
— Чепуха. Сообщи в газету — заплатят. Кто это выдумал?
— Нашлись люди. Так что лучше не отпирайся. Я тебя знаю, Балч. Я тебя знаю.
Балч посерьезнел, молча налил еще по рюмочке.
— Знаешь что, Мигдальский? Если ты мне не веришь, спроси эту… — Он мотнул подбородком туда, где гудели детские голоса.
— Учительницу? Верно, ты прав. Приятная особа.
— Понравилась?
— Уж мне сто лет в обед, а и то могу сказать.
— Ну так вот. Ищи правды в чистом источнике.
В классе продолжается урок. Дети хором декламируют выученную строфу. До этого, видимо, были сделаны некоторые дополнительные разъяснения, потому что доска исписана отдельными словами и выражениями. В самом низу кривыми, неумелыми буквами выведено: «До конца света», но слово «конца» перечеркнуто, и над ним написано «края».
Читать дальше