Юрий Антропов - Ивановский кряж

Рассеянно глядя теперь по сторонам, на глубоко прояснившееся небо и заголубевший под солнцем пихтач у подножия гольцов, отливавших в сахарных верхушках мерцающим неострым блеском, Мишка пытался представить, как выглядит и на кого похож его новый человечек. «Шутка сказать, — заново переживал Мишка это событие, которым не успел насладиться утром из-за проклятого завгара, — три девчонки подряд, одна за другой, думал уж — все, так и буду всю жизнь в бабьем плену, а тут на тебе — пацан!»

В роддом он позвонил из гаража, прямо из конторы. Утро было как утро. Шел, как всегда, на работу, покуривал себе и думал, что не худо бы выклянчить у завгара парочку новых шин — не то чтобы успели залысеть те, которые он поставил на свой ЗИЛ-157 нынешней зимой, хотя рейсы его были всегда не самыми легкими, но просто болела душа при виде пирамидки из бусых покрышек с губастыми протекторами, объявившихся на складе. Сегодня еще лежат, а завтра, когда и ему понадобятся, днем с огнем их не сыщешь, кусай потом локоть. Однако надежды, что завгар так просто, за здорово живешь, уступит ему шины, не было у Мишки никакой. Он и думать не мог, что через несколько минут судьба повернется к нему другой стороной, и тот же завгар, будто отец родной, милостиво предложит ему не только полный комплект шин, но еще и новые аккумуляторы впридачу.

Все дело было, конечно, в том, что именно сегодня предстоял тяжелый рейс с полным кузовом досок для Кедровской ГРП. А под рукой был только ЗИЛ Михаила. И как раз в этот-то момент, когда завгар безо всяких занаряживал его машину, Мишке и сказали по телефону, что жена его Лида благополучно разрешилась мальчиком.

Еще не до конца поверив в это, Мишка без всякого предисловия, едва лишь приткнув на место телефонную трубку, как бы сокровенно поделился с завгаром:

— Я, может, отпуск у тебя сейчас попрошу, — перевел он дыхание, прислушиваясь к самому себе, к нараставшему глубоко внутри волнению. — И притом на полную катушку, екель-мекель! Прямо с сегодняшнего дня. Как ты расцениваешь?

Завгар и ухом не повел, даже не поднял от стола головы.

— Я расцениваю, — невнятно сказал он, старательно заполняя путевой лист, — что ты где-то хватил вчера лишнего, а проспаться не успел. Но ничего. На Колотушинском подъеме оклемаешься.

— А если у меня сын родился — тогда как?

— Да все так же… То есть постой — как родился?

— Вот это дает! — сказал Мишка, подмигивая молоденькой секретарше, слышавшей его разговор по телефону. — Объясни ему, ради бога, как детей рожают. Совсем закрутился человек, прямо беда. — Он сел в продавленное кресло перед столом завгара, куда ни разу еще не садился до этого, и, положив ногу на ногу, широко и счастливо улыбнулся. — Четыре двести чистого веса, понял? А советское законодательство, конечно, ты хорошо знаешь…

Словом, без ножа зарезал хозяйственника. И если бы не эти шины, пепельно легкие на вид от заводской новизны, Мишке теперь уже оформили бы отпуск. Ведь как-никак на руках будет четверо детей, и все мал мала меньше, и отказать в отпуске не имели никакого права…

— Ты слышь, сестренка, сын же у меня родился! Четыре двести. Ваньшин, значит, и твой племяш. Как, а?! — засмеялся он, не справляясь с распиравшей душу радостью. — Вот новость-то будет для стариков! А то мой батя оконфузил меня уж на сто рядов: все, мол, девки да девки. Их ведь три у меня. Не в его, видишь ли, породу я удался — бракодел!

— А чего ж ты мне сразу-то не сказал? — краснея, улыбнулся Иван. — Я бы тебя поздравил… к Лидии наведались бы.

— Да был я у нее! Утром же сбегал. К ней ведь не пускают! Я ей записочку написал, компоту купил, передал, екель-мекель!

— Поздравляю, Миша, — Наташка тронула его за локоть, и он быстро хлопнул ее легонько по руке и опять засмеялся.

— А я вот возьму, — словно назло кому-то решил Мишка, ударив по клаксону ладонью, — да и назову своего сына Иваном! Получится, что Иваны в нашем роду не переведутся.

— Так не надо… — кашлянув, сипло сказал Иван.

— Как «так»?

— А называть Иваном.

— Это, интересно, почему же?

— А потому, что назло хочешь. Ты же меня недолюбливаешь, чего там скрывать….

Протяжно крякнув, Мишка озадаченно вскинул брови. Такой прямоты от Ивана не ожидал. Да и с чего тот взял? Сроду ничего такого Мишка не говорил никому — ни родне, ни другим людям.

Он привык принимать своего троюродного брата таким, каким тот был, даже не пытаясь представить себе, что Иван мог бы вдруг изменить свой характер настолько, что это был бы уже совсем другой человек, более подходящий, возможно, ему по своей сути. Ведь представить себе такое и пожелать его — значит отказаться от существующего, плохое оно или хорошее. А вот как раз этого Мишке ни за что бы не хотелось, потому что больше всего на свете он любил постоянство жизни, которая его окружала. «Люди и без того быстро старятся и исчезают один за другим, — думал Мишка, — чтобы еще и живых обряжать не в свою шкуру». Он был убежден, что человек определяется уже с зачатья, и именно потому-то все люди вокруг — каждый на свой лад.