Юрий Антропов - Ивановский кряж

Иван Игнатьевич перестал улыбаться.

— Исключительно интересно…

— Даже если работу взять, — не унимался Малюгин. — Казалось бы, тебе надо идти на пенсию. Лучший выход. Ничего иного не придумаешь. И еще пять лет назад так и надо было сделать. По горячему цеху у тебя сколько выходило? Я помню, больше двадцати лет. И возраста хватало. Чего еще нужно? Да ты бы сейчас пенсии получал больше, чем в подсобке зарабатываешь. И здоровье бы сохранил.

— Да? — съязвил Иван Игнатьевич. — Ты так считаешь? Ты бы сначала с Агейкиным поговорил. Как он свое здоровье на пенсии сохранял… — Иван Игнатьевич снова разволновался. — Я тебе, Петро, скажу так! Если я и сдал за эти годы, то только потому, что меня с работы на работу гоняли. Сегодня одно, завтра другое. Тут поневоле состаришься и все одногодки тебя в старики запишут. Удивляться не приходится.

— Я и говорю: не жадничай!

— Да разве это жадность?!

— А что еще? Тебе в плавилку обратно охота. На большой оклад. Вот ты и ходишь вокруг да около… про шлаки толкуешь.

Губы Ивана Игнатьевича заплясали.

— Да разве поэтому я?!

— Поэтому-поэтому… Тоже мне борец за научно-технический прогресс.

— За разум я борец! — выкрикнул Иван Игнатьевич, и ему самому стало неловко за казенные эти свои слова. Ведь довел до греха Головастик!

Малюгин засмеялся. Смех был натянутый, злой. Давно его подмывало высказать Комракову все, что он о нем думает. Но тут же и осекся, заметив в дверях Аню.

— Чего вы тут расшумелись? — с деланной веселостью спросила она, будто не допускала и мысли, что мужики за игрой в карты могут рассориться дальше некуда. — Кто из вас опять хлюздит-то, Иван, что ли?

Иван Игнатьевич сгреб со стола карты и в сердцах смял их, скомкал, швырнул на пол, избывая свое отчаяние на этих людей, которые не хотели его понять.

— Сдурел, что ли?! — ахнул Малюгин. — Последнюю колоду карт угробил… В магазине же их нету у нас. Шуток не понимает!

Он встал на колени и начал собирать карты.

— Тебя, Агейкин, увольнять отсюда надо, — не то всерьез, не то шутя сказал Иван Игнатьевич вместо приветствия.

Вахтер хмыкнул и поерзал на табуретке.

— Обррратно на пенсию, что ли? — попробовал он улыбнуться.

— Ты тут сидишь, как этот, как его… робот. Я вот подскажу ребятам из конструкторского, чтобы изобрели какое-нибудь чучело гороховое с электронной аппаратурой. Чтобы сунул ему под нос… вернее, под гляделки-мигалки — ну, они там придумают, куда совать! — свой пропуск или жетончик там какой — и проходите, пожалуйста, вот вам зеленый свет, извольте радоваться техническому прогрессу! Милое дело, без пересменок работать станет. И дорогу не будет загромождать этой табуреткой…

Все же, видно, он не шутил. Иначе бы сразу достал из кармана леденцы, на которые, хвастался, тоже решил перейти с нюхательного табака. Раза два уже тут хрупал.

Пришлось выколупывать карамельки из своей пачки.

— Перекурим, что ли, Игнатьевич? — кинув в рот слипшиеся разноцветные сердечки, подразнил его вахтер, смачно причмокивая.

— А то ходи мимо тебя, как мимо живого, хотя живого-то в тебе… Одно название, что человек, никакого в тебе любопытства к жизни, Агейкин! — закончил тот, будто вынес окончательный приговор.

— Ты чего… как с цепи сорррвался?

— Твоя вчера смена была днем? — вместо ответа спросил Иван Игнатьевич. И спросил не так просто, а строго, осуждающе.

— Ну, моя… — растерялся Агейкин.

— Во, извольте радоваться! Значит, ты видел, как приехал на комбинат секретарь обкома?

— Видел. Они с Вахромеевым на машине проехали. Через ворота.

— Да уж понятно, что не через проходную. А коли видел, почему не дал знать?

— Ко-ому?!

— Да мне. Кому же еще? Послал бы кого-нибудь в мою подсобку с записочкой. Так, мол, и так.

— Да ты что… В своем уме?! Зачем я тебе стал бы писать про это?

— А затем, дурья твоя башка, что я чуть не проворонил его вчера. Еще бы немного, на минуту позже пришел бы в плавилку — и все, кончен бал. И след бы простыл. И ведь как чуяло мое сердце, что надо заглянуть! Даже обед скомкал, — Иван Игнатьевич не выдержал, победно рассмеялся и потер ладони одна о другую.

Агейкин перевел дыхание.

— Ты с ним разговаривал, что ли? — недоверчиво усмехаясь, спросил он.

— А то нет? По-твоему, со стороны буду глазеть, как некоторые? Да раз он приехал к нам — значит, я могу и даже должен, — Иван Игнатьевич поднял указательный палец, — поговорить с ним, о чем хочу. Правильно я говорю? Исключительно! Чему тут удивляться? А то ведь в обком-то… к нему же так просто не придешь, там у него другие дела. Самые разные.