Авраам Иегошуа - Поздний развод

– Кальдерон?

– Именно он. Это означает, что мои усилия не пропали даром, ибо я в разговоре с ним упомянул твое имя… ну, а ты, как я вижу, не упустил свое. Совершенно верно – Рафаэль Кальдерон. Я показал ему его истинное лицо и с тех пор его жизнь превратилась в одно сплошное бедствие. Все в его жизни пошло вверх дном. Скрепы, державшие его семью, исчезли, а сама семья развалилась на части. Он бегает за мной, как собака, делает – и готов еще делать для меня – абсолютно все и более всего боится оставить меня одного. Замечательное дело для тебя. Сразу после пяти он будет ожидать меня внизу в роскошной машине с шофером. Для тебя это подходящий случай, сейчас он испытывает настоящее страдание… попомни мое слово, вскоре он явится взглянуть на тебя. У меня нет никаких сомнений – он уже ревнует меня к тебе. Этот человек попал в штопор. Но, возвращаясь назад, он постучал в дверь и разбудил меня в два ночи. А у меня такое нежное сердце, что я не в состоянии даже такого типа, как он, отправить обратно, так что мне пришлось подняться и выслушивать его предрассветные признания. Как ты можешь видеть, у меня тоже есть свои пациенты и, долго ли, коротко ли, мне приходится лечить их, заметь, совершенно бесплатно… встречаются такие, знаешь ли, ни на что не похожие экземпляры, которые сначала отдаются мне психологически, а потом желают овладеть мною физически. Что?

– Ничего.

– Мне послышалось, что ты что-то сказал.

– Нет.

– Я не уверен, что сейчас надо перейти к моему сну. У нас осталось не так много времени… ну хорошо, я лучше расскажу его, чтобы ты опять не говорил, будто я увиливаю. Я отправился досыпать, а Кальдерон засел на кухне с моим отцом, который тоже проснулся. В конце концов начались звонки от его жены… не могу точно сказать, это случилось тогда или чуть раньше того, как мне приснился этот сон. Большинство деталей я забыл… но то, что я помню, имеет отношение к тебе, и это примерно следующее – более или менее. Место действия – в какой-то маленькой гостинице, стоящей на берегу озера в окружении отдаленных гор… возможно даже, что все это находилось не в Израиле. Я многого в этом отношении не запомнил, но что запомнил, так это ступени… и что у лестницы было два пролета. Один, по которому я поднимался, был пологим и светлым, а рядом, словно они были пристроены по ошибке, шли ступени собственно здания, которыми, похоже, не пользовались. Они были высечены из грубого старого камня и покрыты красной ковровой дорожкой, растрепанной по краям… лестницу продувал ветер, она вела в комнаты, предназначенные для сдачи, из большинства которых постояльцы давно уже выбыли. В них я мог разглядеть разобранные кровати, чьи-то личные вещи, разбросанные там и сям: полотенца, заколки, использованные клочки ваты, разноцветные халаты… На первом этаже, на который я попал в последнюю очередь, я заметил сидящего у окна – бог знает, как он туда забрался – преподавателя английского из вечернего лицея-экстерната, в котором я учился двенадцать лет назад. Мы прозвали его «мистер Фокси», но это никак не связано было с его настоящей фамилией – его, немецкого еврея, фамилия звучала как Нейштадт, или Фрейштадт, мрачный старый холостяк, сокрушенный в свое время финансовой катастрофой неудачник, потерявший свой бизнес и не нашедший ничего лучшего, как стать преподавателем английского в вечерней школе. Он всегда ходил в зимней одежде – высокий и лысый, в очках, с опущенными плечами и желтой кожей – весь, за исключением его пальцев, которые были желтыми от никотина… и говорил с нами только по-английски, потому что только это возвышало его над нами. Сейчас он сидел в этом… ну, скажем так, строении в расстегнутой белой рубашке, ожидая чего-то или кого-то в этой похожей на столовую комнате, заставленной столами. Я не знал, помнит ли он меня, но подошел к нему. Он говорил со мной, как и прежде, по-английски, но это был такой английский, который я свободно понимал, так что слушал его безо всяких проблем… слова, смысл сказанного был мне понятен так же, как если бы он говорил на иврите. Не удостоив меня даже взглядом, он объяснил, что ожидает своей охоты. Я думаю, что он стосковался по мясному блюду, но он дал ему английское название ОХОТА… звучало это так, как если бы он был английским аристократом или владельцем поместья… так это, по крайней мере, выглядело. Ты меня слушаешь?

– Да.

– Это выглядело абсурдом – то, как этот невзрачный человек сидел там, рассказывая мне о своей ОХОТЕ, которая должна была возникнуть откуда-то из леса – очевидно, он подразумевал, что оттуда, из леса, кто-то принесет ему уже готовое блюдо, поскольку в самой комнате я не обнаружил ничего похожего на кухню. Но он, внезапно перегнувшись через подоконник, стал вглядываться во что-то внизу. И, проследив за его взглядом, я увидел заросли кустарника, сквозь которые был протянут толстый пожарный шланг, из которого текла вода. Где-то там, внизу, видимо, что-то происходило, мне почудилось какое-то движение, после чего струя воды стала ослабевать, а затем и вовсе исчезла, как если бы кто-то завернул вентиль…