Марианна Кожевникова - Простые вещи

— Имей в виду, это между нами. Наши понятия не имеют о потайных пружинах дилижанса. Я тебе рассказал, потому что ты — человек сторонний, к тому же литератор, оценишь красоту ситуации. Видал, какой рыцарь! Так и рубит, так и рубит! — Сева с удовлетворением смотрел на молодых людей, словно оба были его творением.

Сторонний человек, литератор Александр Павлович Иргунов, оценил красоту ситуации. И с невольным внутренним смятением отметил, что Катенька в Париже еще лучше, чем в Москве.

— И что же? — спросил он. — Ты пригласил меня на последний акт пьесы? Рыцарю вручается награда, и ты, посаженый отец, ведешь их к венцу?

— Почему бы и не посмотреть на награду? — добродушно отозвался Сева. — Вадим ее заслужил. Не всякий молодой человек ради прекрасных глаз отправится завоевывать Париж. Даровит, честолюбив, энергичен, далеко пойдет, уверяю тебя. А уж какой талант организатора проявил! Кому такое снилось? Ребята на него просто молятся!

— Пойду и я помолюсь, — заявил внезапно Саня и двинулся вперед, не отрывая глаз от Екатерины.

Она почувствовала его взгляд, подняла голову, и счастливая улыбка засияла навстречу Александру Павловичу. Она что-то сказала Вадиму и плавно двинулась к Сане, протянув обе руки, и он эти руки поцеловал.

— Как же я рада! — сказала она с немосковской сердечностью. — Вот уж сюрприз так сюрприз! Теперь моя очередь быть для вас чичероне.

Взгляд Вадима скользнул по Александру Павловичу, ему и в голову не пришло записать его в соперники, но и своих прав он отстаивать не стал. Почувствовал, что награда откладывается, и, может быть, даже обрадовался, что разговор прервался. Он кивнул со снисходительной улыбкой обоим и отошел к группке молодых ребят, которые ожесточенно о чем-то спорили.

Александра Павловича не обманывала сердечность Екатерины Прекрасной, чем меньше опасности, тем больше тепла. Александр Павлович был не опасен не только Вадику, но и Катеньке. Да, брат, сбросить бы пятнадцать годков!..

— Не смею утруждать, Катюша, — сказал он ласково. — У вас своих забот хватает.

— В том-то и дело, что не хватает! — горячо возразила она. — Парижа я вам не предлагаю, он у меня слишком «туристический». Я отвезу вас в Шартр, от Шартра вы не откажетесь.

Да, от Шартрского собора со знаменитыми витражами Александр Павлович отказаться не мог. И поблагодарил без расшаркиваний и церемоний.

— Скажите, когда вам удобнее, завтра или послезавтра, я заеду за вами на машине. Встать придется пораньше, путь неблизкий. Но во Франции все не так уж далеко.

Они договорились на послезавтра.

— Вы не представляете, как я вам обрадовалась, — повторила она, и во взгляде у нее появилось озорное лукавство.

— Это вы, голубушка, себе не представляли, что мне обрадуетесь, — ответил Александр Павлович, и озорства в его взгляде было не меньше.

— Вы оказались правы, а я не права, — продолжала она. — Теперь я даже жалею, что вас не послушалась. Наш герой мог бы стать мастером на неожиданности, как вы того хотели.

— А ваш герой? Чего вы от него хотели? — тут же заинтересовался он.

— Я хотела сказать, что вы гораздо лучше знаете мужчин, — ушла она от ответа.

— Я не лучше их знаю, я в них больше верю, — очень серьезно сказал Александр Павлович, и это было все, что он мог сделать для Вадика.

— Спасибо. Я тоже буду в них верить. Они достойны доверия.

Катя улыбнулась сияющей, ослепительной улыбкой и стала прощаться. По всему было видно, что ее ожидало необычайно приятное продолжение вечера. Она ушла.

Больше Александру Павловичу прощаться было не с кем, и он тоже ушел не прощаясь — бродить по ночному Парижу в смятении чувств. Впору было писать сценарий и звать в соавторы Катеньку, чтобы давала ему советы, исходя из тайн женской психологии.

Он едва ли прошел с десяток метров по направлению к площади Трокадеро, как позади раздался молодой голос:

— Не возражаете, если присоединюсь?

Александр Павлович повернул голову, его догонял Вадик. Он кивнул, и они до рассвета бродили по Парижу, обсуждая судьбы русского искусства.

М иша смотрел на Лялю, а она спала. Он-то просыпался рано, хоть и спать им было особенно некогда: хотелось надышаться английским воздухом. Ляля спала по-детски самозабвенно, раскинув руки, чуть-чуть приоткрыв рот. Ему очень захотелось обнять ее покрепче, разбудить. Но он не стал будить, посочувствовал сладкому детскому сну и вскочил, чтобы не соблазняться. Оделся быстренько и вышел на утреннюю свежесть. И как же она была свежа, эта свежесть! Прохладная, чистая, благоухающая цветами, что оплетали стены, тянулись вдоль дорожек, украшали клумбы. Постоял, полюбовался, вдохнул, еще раз вдохнул и зашагал по плитам дорожки к старинной арке, что вела из старинного монастыря, где располагался университет, к округлым, благожелательным зеленым холмам. Они с Лялей полюбили здесь бродить вечерами, и так им хорошо говорилось обо всем на свете!.. В чужой стране, отрешившись от привычных забот, у них наконец нашлось время друг для друга.