Елена Анопова - Блудная дочь возвращается

- Смотри-ка, а ведь это Валерка Филиппов! Что это ему не спится? - изумилась Вера.

Я объяснила ей ситуацию, рассчитывая, что Вера воспримет всё без эксцессов. Я знала, что Вера уже некоторое время общается с целительницей Джуной, чьё имя тогда было очень известно. Она шила Джуне экстравагантные наряды и была своим человеком в её доме, соприкасаясь с некоторыми аспектами эзотерических знаний, а именно нетрадиционными методами лечения. Обменявшись соображениями по поводу результативности воздействия энергий, мы решили назавтра спросить Валеру, как всё было. Забегая вперёд, скажу, что он признался в своей «необъяснимой» тяге прийти ночью ко мне в номер, но, постучав, вдруг устыдился и сбежал. Вечером того же дня наши отношения с Валерой определились на ближайшие три месяца экспедиции. Я бы могла много занимательного рассказать о том лете, но это далеко увело бы меня от выбранной канвы повествования. Поэтому вернусь к теме освоения мной непознанного.

Наступила осень 81 года, и Людмила решила наиболее активных своих учеников - меня и Андрея Кондрашина - передать своему «старшему» ученику, которого уговорила взять собственную группу. Так я познакомилась с Андреем Дроздовым.

Мы пришли в его коммунальную квартиру на пересечении улиц Горького и Готвальда. Как оказалось, там же, дверь в дверь одно время жила и сама Людмила со своим другом, художником. Наш будущий «учитель» внешне меня разочаровал. Я с надеждой нарисовала в своём воображении нечто похожее на бюстик Фаюма или, по крайней мере, бледные черты лица, одухотворённые постоянным бдением и молитвой. Открывший нам дверь мужчина в домашних тапочках, в очках с заметной диоптрией и взлохмаченной головой, совершенно не оправдал моих ожиданий. Показался мне Дроздов значительно старше меня и не таким уверенным, как Людмила. Несмотря на это, ореол Учителя заставил меня относиться к нему с благоговением, как и положено ученице к Учителю. Тем более, что я о нём ничего не знала, даже то, что он только что вышел из-под Людмилиного крыла, под которое он попал благодаря их соседству. Каждое слово впитывала с открытым ртом, хотя многого понять не могла. Он говорил часто какими-то намёками, полуфразами, употреблял сленговые словечки типа «косить». Но мне казалось, что за этими недомолвками скрыт какой-то непостигаемый мной высший смысл, и такая собственная тупость умаляла меня в собственных глазах. Постепенно даже его невзрачная внешность стала казаться мне чем-то специально задуманным, дабы скрыть его экстраординарность и харизматическую сущность. Смотреть на него как на мужчину мне просто в голову не приходило: он был чем-то высшим, недостижимым и, следовательно, бесполым. Я даже дотронуться до него боялась - мне казалось, что при контакте возникнет разряд, который обожжёт меня, или, наоборот, моё грубое прикосновение сделает ему больно. В памяти всплывала печальная история, описанная, кажется, Максимом Горьким. Там рассказывалось о беременной бабе, к которой по ночам залетал в постель нежный белокрылый ангел. И однажды, блаженно развалившись во сне, она придушила тщедушного ангела своими «пышущими жаром грудями». Рядом с загадочной и возвышенной натурой А.Д. я чувствовала себя именно такой пышущей эмоциями бабой.

Сначала мы занимались в дроздовской коммуналке. Иногда за этими занятиями, состоящими в основном из длительных медитаций, проходил целый день. И тогда, чтоб поддержать силы, мы варили на общей кухне макароны в большой кастрюле или ставили вёдерный чайник, закусывая принесённым с собой кексом. Наша группа, первоначальный состав которой я сейчас уже не помню, насчитывала примерно восемь человек. Все рассаживались по кругу, соответственно знакам Зодиака, хотя кого-то и не хватало. Овнов было двое - я и Ирка Беленькая (это кличка). Напротив меня сидела Алина Якушина - Весы, и при медитации мы смотрели друг на друга, часто улыбаясь. Некоторые знаки я просто не воспринимала -они до сих пор для меня, как Овна, представляются загадкой: это Раки и немного Рыбы. Наши занятия проходили не только у Дроздова, но одно время перенеслись ко мне домой, на Черняховского. Где был Юра в это время, я не помню: скорее всего, в экспедиции.