Елена Арсеньева - Чужая дочь

© Арсеньева Е., 2015

© ООО «Медиа Фильм Интернешнл», сценарий, кадры из сериала, 2014

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Михаил Говоров впервые увидел свою дочь ясным весенним днем 1946 года.

Лишь только его «Виллис» повернул на аллею, ведущую к детскому дому, как навстречу с криками «Стой! Пароль!» бросились мальчишки, вооруженные сломанными автоматами. Это не удивило Говорова, как не удивили противотанковый «еж» вместо ворот, брошенные там и сям бочки из-под горючего, покореженный кузов немецкого грузовика, поношенные солдатские пилотки на головах мальчишек. И даже граната в руках одного из них. Война закончилась так недавно, и оружия в иных лесах «росло» больше, чем грибов. Ну а отзыв на пароль мог быть, конечно, только один…

– Победа! Победа! – крикнул Говоров, и «часовые» пропустили «Виллис».

Впрочем, снова разогнаться машине не удалось: и дорога, развороченная тяжелой техникой, была ухаб на ухабе, и оборванные, стриженные под «нуль» мальчишки бесстрашно висли на бортах открытого, без тента, «Виллиса».

Говоров оглядывал огромный парк и старинную усадьбу, в которой размещался детдом: окна забиты досками, на деревьях и стенах следы пуль, от мраморных статуй остались только безголовые и безрукие останки… А вот у этой, наоборот, ноги на месте, а все остальное снесло снарядом.

– Мне бы заведующую найти, – сказал Говоров, с трудом выбираясь из машины и опираясь на палку, без которой вот уже год после ранения не мог и шагу ступить.

– Я провожу! – вызвался тощий веселый парнишка и сразу пристал с насущным вопросом: – Дяденька, а вы Сталина видели?

– Видел, видел, – рассеянно ответил Говоров, оглядывая мельтешащую вокруг детвору, словно надеялся вот прямо сейчас увидеть ее, Лилю…

Хотя вряд ли она будет помогать мальчишкам пилить дрова или понесет с девочками узлы белья в стирку: ей же еще только два года!

– А пистолет у вас есть?

– Есть пистолет…

– А пострелять дадите?

– Пострелять? Нет, пострелять – это опасно.

– А на танке вы ездили?

– Ездил. И на самолете летал.

…Дочери Говорова уже два года, а он узнал о ее существовании лишь на днях. И заодно узнал о том, что ее матери больше нет в живых.

Одну – потерял. Другую – нашел. Такова жизнь…

Такова война.

Заведующая детдомом, немолодая изнуренная женщина с усталым лицом, первым делом показала потертую фотографию. Капитан Говоров – моложе себя нынешнего, подполковника, на три года, а веселее и счастливее настолько, что он сам не сразу узнал свое лицо. Рядом – девушка в пилотке и гимнастерке, с пышной русой косой.

Он и она. Миша и Тася. Два человека, полюбившие друг друга на войне и разлученные этой войной навеки.

– Михаил Иванович…

Говоров поднял глаза. Заведующая смотрела сочувственно. Она все понимала. Понимала, что на войне всякое случается! Даже любовь.

А от любви рождаются дети. И какое же счастье, если у этих детей есть родители.

Или хотя бы кто-то один из них…

– Михаил Иванович, вот это было на девочке.

Заведующая протянула ему медный крестик на черном шнурке.

– Я, конечно, его сняла и спрятала. Сами понимаете… Узнаете?

Говоров взял крестик. Шнурок обвился между пальцами.

…Тася, конечно, прятала крест под гимнастеркой. Но когда на минуточку прибегала к Говорову в блиндаж и они падали на его нары, или тайком встречались в медсанбатовской землянке, или просто находили укромное местечко где-нибудь в кустах, крестик метался по ее груди, путался в волосах, обвивался вокруг ласкающих пальцев Говорова. Сам он, хоть и был крещен несмышленышем, свой крест снял и выбросил, когда вступал в пионеры (все его друзья так сделали под плач матерей и вой бабушек), и равнодушно относился к «предметам культа», как это называлось. Но Тасин крестик был как бы частью ее тела, Говоров не мог даже представить Тасю без него!

И вот теперь крестик остался без Таси…

– Да. Узнаю, – кивнул Говоров.

– А это, – заведующая подала ему помятый бумажный треугольник, – это то самое неотправленное письмо. По нему я вас и нашла… Извините, мне пришлось его вскрыть.

Говоров развернул треугольник со своим именем и номером полевой почты. Открылись строчки, написанные ровненьким почерком:

«Здравствуй, любимый мой Мишенька! У нас родилась девочка. Я назвала ее Лилечка. Надеюсь, ты не против…»

Он смотрел на карандашные буквы и словно бы слышал Тасин голос: «Здравствуй, любимый мой Мишенька!»