Елена Арсеньева: Чужая дочь

Глупости какие! Чего только не поналезет в голову одинокой, истосковавшейся по мужу женщины!

Звонки снова рассыпались трелью. Маргарита резко тряхнула головой и ринулась открывать дверь. Евсей-то Ильич пока доковыляет…

– Кто это там в такую рань? – спросил сосед, выглядывая из кухни.

– Да, наверное, управдом, карточки принес, – сказала Маргарита и повернула защелку замка.

Не управдом.

Какой-то мужчина в военной форме. А она в халате, в папильотках!

Маргарита торопливо прикрыла дверь, досадуя, что вот так выскочила, не подумав… И вдруг задохнулась, сообразив, что там, за дверью, – ее муж! Михаил Говоров! Михаил!

Да нет, не может быть…

Рванула дверь, смотрела недоверчиво, заново узнавая это почти забытое лицо. Он… Совсем другой! Совсем такой же!

Говоров потянулся обнять, но Маргарита все рассматривала его, коротко всхлипывая и судорожно улыбаясь, быстро касаясь его шинели, потом чуть не упала, увидев палку, на которую он опирался, и все бормотала:

– Ох… ох…

И наконец-то бросилась на шею, прижалась, радостно застонала, ничего не соображая, так ни слова и не сказав, дрожа счастливой дрожью, а Михаил гладил ее спину и приговаривал:

– Ну все, все, Рита, Риточка, я вернулся! Я дома!

Они только собрались поцеловаться, как снизу раздался важный голос:

– Дядя, а у меня вот – зуб выпал!

Говоров опустил глаза. Какой-то темноглазый мальчишка дергал его за полу шинели и тыкал пальцем в свой ротишко с темной дыркой между зубов.

– Ох! – Маргарита не то заплакала, не то засмеялась, обняла мальчишку и привлекла к себе. – Ох, Котик, это же наш папа с войны вернулся…

Говоров даже покачнулся, глянул недоверчиво.

Котик? Костя? Сын?!

Схватил его, оглядел всего, держа на вытянутых руках: волосы светлые, Маргаритины, глаза темные – его, Говорова… Сын!

– Константин, вырос! Сынок! Золотой ты мой!

Прижал к себе.

Костя еще успел гордо сообщить:

– Мне уже шесть лет! – А потом заорал: – Папка, родной! – да так и припал к отцу.

Маргарита, державшая палку Говорова, вдруг спохватилась, запахнула халат, схватилась за папильотки:

– Ох, что же это я!

И улетела в комнату.

Говоров поставил сына на пол, смотрел восхищенно, как на чудо какое-то:

– Совсем вырос… Мужик!

– С возвращением, Михаил Иванович, – негромко сказал сосед, стоявший в дверях кухни.

– Соседушка! Евсей Ильич! – радостно кинулся к нему Говоров. – Живой!

– Как видишь. Правда, немного подремонтированный – осколком прошило еще под Курском.

Он показал кожаную варежку, прикрывавшую ампутированную кисть.

– Под Курском? Обидно… – сочувственно сказал Говоров. – Но главное ведь, что живой. Верно?

Стук каблуков прервал их разговор. И Говоров ошарашенно уставился на возникшую в дверях Маргариту.

Она сняла папильотки и уложила свои чудесные волосы, переоделась во что-то такое шелестящее, шелковое, серебристое, в вырезе платья была видна грудь, огромные глаза сияли, губы цвели улыбкой, и Говоров разволновался вдруг, как мальчишка, при виде этой красоты.

Он и забыл, как красива Маргарита! И эта грудь в вырезе…

А Маргарита все одергивала наряд, поправляла волосы, бормотала что-то вроде: «Твое любимое платье… Я похудела, да?», волновалась до дрожи, как девчонка на первом свидании.

Она и забыла, как же это волнует, когда на тебя смотрят глаза мужа… любимого и любящего, да! Все мысли о каких-то там змеях, пиявках и львицах вылетели из головы!

Ох, как он смотрит!.. Конечно, истосковался по жене. И Маргарита истосковалась по нему! Так и кажется, что сейчас схватит в охапку и утащит в постель. Нет, конечно, сейчас нельзя, ведь рядом Котя и Евсей Ильич, а ей пора на работу. Но вечером! Но ночью…

По телу Маргариты пробежал блаженный озноб! И тут в дверь протиснулся какой-то неказистый солдатик лет пятидесяти с маленькой девочкой, которую он ловко держал одной рукой, и большим чемоданом в другой руке.

Наверное, это шофер, который принес вещи Михаила, сразу догадалась Маргарита. Что в чемодане?.. Ни один офицер еще не возвращался с фронта с пустыми руками! Вон, у той Маргаритиной сослуживицы, которая всем уши прожужжала про папильотки из бумаги, появились такая горжетка и такое платье из синего панбархата, что умереть можно! Догадался ли Михаил привезти панбархат? Маргарита совсем обносилась за эти годы! А любимое платьице мужа, которое она умудрилась сберечь, – это же просто тряпка тряпкой! Неужели она наконец-то оденется как человек?!