Эрин Стюарт - Шрамы как крылья

Я выдергиваю рукав из ее хватки.

– Верно. Потому что ты не можешь представить себе мир, где все не вертится вокруг тебя.

– Я думала, мы уже разобрались с этим, – тихо, чтобы не услышала Кензи, говорит Пайпер. – Я ведь не запрещала тебе делать то, что тебе хочется, только просила не общаться с ней.

– Да? А как же Асад? Ну, тот парень, который дружил со мной только для того, чтобы сделать приятное тебе.

Мой выпад ошеломляет ее.

– Нет, это… это не так, – запинаясь, мямлит Пайпер. – Я просто попросила его…

– Ты попросила его сжалиться надо мной. И он это сделал, потому что – сюрприз-сюрприз! – ты ему нравишься. Впрочем, по-моему, ты и так об этом знаешь.

Опустив взгляд, Пайпер теребит рукав компрессионной кофты.

– Ты знала, правда ведь? Знала?

– Да, – признается она, не поднимая глаз.

От боли и волнения мне становится жарко, и кожа вновь зудит, совсем как в первый день в этой школе, когда я шла по коридору и все глазели на меня. А я-то тогда думала, что хуже и быть не может.

Оказалось, может.

– И ты не потрудилась рассказать мне об этом?

Пайпер вскидывает голову.

– Я пыталась остановить тебя. Пыталась сказать…

– Ты говорила, он просто друг. Ты не уточняла, что, например, «он влюбился в меня, еще когда мы были зародышами». Знай я это, то не выставила бы себя такой дурой!

– Что случилось? – хмурится Пайпер.

– Ты случилась. В больнице ты сказала, что нуждаешься во мне. А на самом деле тебе нужен был благотворительный проект. Только с меня хватит.

У Пайпер опускаются уголки губ.

– Чего хватит? Меня?

– Ты сама сказала, я должна жить своей жизнью.

– Так и есть.

– Но в твоей тени это делать затруднительно.

Покраснев, Пайпер расправляет плечи и сверлит меня раздраженным взглядом. Я не отвожу глаз.

– Что ж, дело твое. – Она взмахивает рукой. – Если я так тебя напрягаю, тебе и впрямь пора жить своей жизнью, а не моей.

Сняв цепочку с фениксом, я протягиваю ей.

– Оставь себе, – фыркает она.

– Не хочу.

– Отлично! – Пайпер выхватывает у меня цепочку с подвеской и, размахнувшись, швыряет в траву. Развернувшись, она яростно катит к школе, хлопая крыльями.

Кензи собирается открыть для Пайпер дверь, но та вопит, что не нуждается в помощи, и подается вперед, пытаясь оттолкнуть Кензи с пути.

Я дохожу до перекрестка, и долго сдерживаемые слезы наконец начинают литься. Даже мои новые веки не справляются с их потоком.

Выудив из сумки наушники, я надеваю их и иду к магазину, где работает Кора, стараясь не обращать внимания на взгляды людей на автобусных остановках и светофорах. Они имеют полное право смотреть на плачущую мутантку. Пока я иду, вокруг меня начинают падать снежные хлопья, припорошив землю и только что распустившиеся нарциссы. Вдали белый туман скрывает горы.

Гленн прав: весна лишь дразнится, а зима никогда не кончается.

До магазина две мили, и я успеваю замерзнуть. Потирая друг о друга заледеневшие руки, я брожу между полок с товаром в поисках Коры. Две младшеклассницы в футбольной форме выскакивают из отдела круп и хихикают, когда я прохожу мимо них. Их шепотки и тщетно приглушаемый смех слышны даже в соседнем ряду.

Вспомнился Джош Тернер с неизменным попкорном в руках. Как его перекосило от ужаса при виде девушки, которую он когда-то целовал! Я оседаю на пол, воспоминания сводят меня с ума.

Ужас в его глазах. Жалость в глазах Асада.

Почему я решила, что может быть иначе?

Я даже не пытаюсь отогнать поглощающую меня темноту. Я медленно тону в ней, позволяя окутать себя знакомым забвением.

Подобно черным дырам, о которых рассказывал папа, сила моей собственной гравитации затягивает меня внутрь себя.

Прямо у полок с сухими завтраками я взрываюсь.

В какой-то момент рядом оказывается Кора. Сняв мои наушники, она обнимает меня. Я утыкаюсь лицом в ее плечо.

– Пойдем домой, – говорит она.

Я качаю головой и что-то бормочу в рукав ее рубашки. Она приподнимает мою голову за подбородок.

– Я не могу, – повторяю я.

– Все мы с тобой можем. Я скажу начальнику, что мне нужно уйти. Что бы ни случилось, мы с этим разберемся.

– Не выйдет. Это уже не вернуть, – бормочу я сквозь слезы.

– Что такое, милая? Что не вернуть?

Уткнувшись в ее плечо, я шепчу слово, которое преследует меня:

– Дом.

9 мая

Лучше-дома-ничего-нет.

Лучше-дома-ничего-нет.

Лучше-дома-ничего-нет.

А если

просто

ничего нет?