Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

Тогда он обнаружил, что лежит на полу, а голова его покоится на груди той самой незнакомки, что делала ему книксен, и это ее рука ласково и бережно поглаживает его по голове. Ладошка у нее была жесткая, твердая и сильная.

Он ненавидел всех, кто наблюдал его в такие минуты, ненавидел и себя за слабость, жалкость, беспомощность, но сейчас у него было удивительно легко на душе. Чуть прикрыв глаза, он рассматривал ее лицо, румяное, загорелое, с чистой тонкой кожей, как у первого летнего яблока. И губы ее цвели ярко, точно земляника. Смотрела она на него без всякого страха, а скорее с любопытством. Небольшие искрящиеся глаза ее выражали сочувствие простого, доброго существа к человеку, которому плохо.

Еще не зная, кто эта женщина, в каких она отношениях с Данилычем, что здесь делает, Петр вдруг проникся к ней симпатией. Эта женщина источала ровное мягкое тепло, от которого его перестал бить озноб. Он не сразу выплыл из своего убаюканного состояния, поэтому не сразу услышал громкие повелительные восклицания Меншикова, вбежавшего в комнату и принявшегося суетливо поднимать его. И, отодвинувшись от той, что держала его голову на своей груди, почувствовал, как холодно и сиротливо ему стало.

Потом он окончательно очнулся, повеселел, пошутил с Данилычем, сказал, что решил дать роздых своим костям, что денек выдался нынче холодным и что заночует у него — да и стемнело уже. А потом отказался от ужина, потребовал романеи. Он лежал в парадной горнице, на широкой теплой кровати и, затаив дыхание, ждал: он загадал, что если она сама к нему придет, без просьб и понуждений, то это — судьба; ведь днем она ласкала его, спасала своей лаской, не зная, кто он…

Шагов Петр не услышал, только мелькнул огонек свечи. Она ступала легко, точно плыла. Держала в одной руке подсвечник, в другой — парадный кубок Меншикова. Заметив, что он лежит неподвижно, она на секунду заколебалась, но потом прерывисто вздохнула, поставила подсвечник на стол и наклонилась над ним, обдав его запахом чистого здорового женского тела. Потом бережно подняла его голову и поднесла к губам кубок с чем-то теплым и пряным. Он глотнул — это было горяче молоко с медом и какой-то ароматной травой.

Почему-то ему стало смешно, он попробовал высвободить голову, но она держала его крепко, он даже удивился, что такая сила может быть в женских руках. Посмеиваясь, он допил ее зелье, но она не ответила на его улыбку. Ее лицо оставалось грустным и серьезным.

Петр ждал, чтобы она заговорила. Ему вновь хотелось услышать ее веселый бархатный голос, а она стояла задумчивая, точно ждала какого-то знака. Несколько секунд они изучающе смотрели друг другу в глаза; в его глазах, выпуклых, блестящих, как каштаны, играли веселые искорки, а она все не решалась улыбнуться.

Тишина плыла вокруг, дом точно замер между небом и землей. Ни скрипа, ни потрескивания.

И тогда она осторожно прилегла рядом, положила ему руку под голову, притянула к своему плечу. И он вновь окунулся в легкий сон, удивляясь и себе, и ей, и тому, как покойно и счастливо ему лежать рядом, даже еще не зная, какова она на вкус, эта пахнущая антоновскими яблоками Евина дочка…

Не меньше разночтений, секретов и даже тайн в истории первого и второго браков Екатерины.

Датский посланник Юстюль писал в своих «Записках», что Екатерина I попала в плен к русским после свадьбы со шведским капралом Мейером.

«Вышла замуж за шведского драбанта, его отправили в Польшу, попала потом к Шереметеву, Меньшикову, Петру», — вспоминал Вильбуа, женатый на дочери пастора Глюка.

Костомаров выразился поэтически: «Когда ей было 18 лет, ее увидел шведский драгун Иоанн Рабе, 22 лет. И пастор, и майор поняли, что красота солдата защемила сердце девушки».

Приводились слухи, будто был у нее жених Иоанн Крузе, будто бы она успела стать вдовой полковника Тизенгаузена, будто повенчалась она с драгуном в польском Фрауштадте и якобы однажды спросила Шлиппенбаха: «Храбр ли был мой жених?»

Говорили еще, что первым мужем Екатерины был трубач, поэтому якобы Меншиков называл ее Трубачевой.

Учитель детей пастора Глюка Вурм сообщил о неком Иоганне Крузе, который хотел вступить в 1708 году в новый брак, потому, что «его первая жена, родом из Польши, дочь купца, звалась Екатериной», попала в плен в Нарве и к нему возвращаться отказывается, «так как в настоящее время обладает всем, что только княгиня может пожелать…». Вурм рассказывал, что Екатерина платила ему по 10 рублей в месяц, чтобы он помогал ее первому мужу.