Лариса Исарова - Крепостная идиллия. Любовь Антихриста

За несколько лет до смерти граф Шереметев написал завещание сыну. Завещание-исповедь. Завещание-совет. Завещание — крик души, смертельно раненной расставанием с любимой женщиной.

«Любезный сын мой граф Дмитрий Николаевич!..

Надлежит мне еще исполнить долг христианина и отца в рассуждении тебя, драгоценного залога любви нашей с покойной матерью твоей, графиней Прасковьей Ивановной. Прими мое наставление, исполняй его во всем точно так, как тебе советует и повелевает твой отец и друг…

Я уже кончил путь суетной жизни, твой путь жизни еще неизвестен. Я испытал ее удовольствия и горести. Горести всегда превосходили маловременные обольщения забав ея и приятностей. Благополучие оной зависит от исполнения законов Божеского и общественного…

Все люди сотворены один для другого: все они равны естественным своим происхождением, разнствуют токмо своими качествами или поступками, добрыми или худыми.

Обыкновенный порок людей знатных и богатых — гордость, порок безумный, гнусный и несносный. Он показывает их тщеславие, презрение к другим, обнаруживает слабоумие, малодушие гордеца, хотящего ослепить других блеском своего богатства и знатности… Да не помутит душу твою самолюбие, от коего происходит гордость, кротость и смирение да украсят твою знатность и богатство, да приобретут тебе от всех любовь и уважение…

Украсив село мое Останкино и представив оное зрителям в виде очаровательном, думал я, что, совершив величайшее, достойное удивления и принятое с восхищением публикой дело, в коем видны мои знания и вкус, буду наслаждаться покойно своим произведением. Но оно не принесло мне малой отрады, когда лишился я лучшего из моих друзей, не облегчило жестокой болезни, вскоре мне потом приключившейся, во всем богатстве и пышности не находил ничего утешительного и целебного для изнемогающей души моей.

Сие испытал я в любви моей к твоей матери. Я питал к ней чувствования самые нежные… Долгое время наблюдал я свойства и качества любезного моему сердцу предмета и нашел в нем украшенный добродетелью разум, искренность, человеколюбие, постоянство, верность, нашел в нем привязанность к святой вере и усерднейшее богопочитание. Сии качества пленили меня больше, нежели красота ея, ибо они сильнее всех внешних прелестей и чрезвычайно редки. Они заставили меня попрать светское предубеждение в рассуждении знатности рода и избрать ее моей супругой…

Пиршества переменил я в мирные беседы с ближними моими, театральные зрелища заменил зрелищами природы, постыдную любовь изгнала из сердца любовь постоянная, чистосердечная, нежная, коею навеки обязан я покойной моей супруге…

Сие чувствование скрывалось во взаимном и тайном согласии нашем с матерью твоею, еще при жизни ея, облегчить страждущее человечество, а по кончине ее произведено в действо учреждением Странноприимного дома и разными вспоможениями бедным по ее завещанию. Тяжка, несносна, мучительна мне была утрата любезнейшей моей супруги, о коей горестнейшее воспоминание приближало меня к гробу… Верь мне, что удовольствие роскоши и пышности при малом поражении несчастья исчезают, а при услаждении ума, души и сердца от добрых наших дел происходящее навсегда в нас остается…

Пиры, всякие увеселения и великолепие, конечно, привлекут к тебе множество приятелей и друзей, которым они будут весьма приятны, их ласкательства и ложные уверения в дружбе вовлекут тебя во всякие излишества. Но как скоро пагубные последствия оных подвергнут тебя какому-нибудь бедствию или огорчению, вся сия толпа мнимых друзей удалится от тебя, а найдутся, может быть, двое или трое искренне тебе преданных, кои будут посещать и утешать тебя в горести…

Лживость приятелей испытал я сам, к огорчению моего сердца. Они, казалось, меня любили и почитали, участвовали в моих удовольствиях, но когда кончина супруги моей повергла меня почти в отчаянное состояние, весьма мало нашлось утешителей и участников печали моей, когда капля слезы, малейший вздох или одно чувствительное слово искреннего друга, честного человека, могли бы дать хоть слабую отраду душе. Я пребывал в бесчувственности, когда тело супруги моей сопровождали к погребению, и никто из множества моих знакомых и называвшихся моими друзьями, кроме весьма малого числа искренне ей и мне преданных, не изъявил чувствительности к сему печальному происшествию…