Леон Баттиста Альберти - Книги о семье

В дальнейшем подобные вставки или уточнения больше не встречаются. Однако в них нет необходимости, поскольку мы легко можем себе представить, что такие же записи были сделаны для III и IV книг.

Аристотель был первым, кто вывел себя на сцену [253] Cf. M. Ruch, Leprooemiumphilosophique chez Ciceron…, cit., p. 40. , Цицерон и вслед за ним большая часть гуманистов упростили его идею автора как подражателя и ограничились требованием правдоподобия.

У Альберти, однако, в связи с его изобретением ragionare domestico наличие автора (или его второго я) имеет миметический смысл, которого не было ни в гуманистическом диалоге, ни у Цицерона; в книгах «О семье» природа рассуждений, их заявленная педагогическая направленность и сама домашняя и семейная обстановка диалога не просто допускают или мирятся с этим наличием, но требуют его. К тому же, Баттиста в De familia не тождествен полностью автору диалогов: он станет им в будущем, и хотя он не совсем похож на других персонажей, он является вымышленным, или воссозданным лицом, как и они.

Сопровождая Баттисту на протяжении его жизни, следя за его ростом и, так сказать, держа его за руку от этапа к этапу и от диалога к диалогу, связывая его присутствие в качестве персонажа с самим жанром ragionare domestico et familiare или « amichevole », Альберти получал одновременно возможность нарисовать свой идеальный и получающий развитие автопортрет; точнее, наметить или проследить на пяти этапах, представленных пятью диалогами этой группы, настоящий процесс посвящения в знание. Его постепенное обретение Баттистой, начиная с юных лет, к которым относится De familia , когда он принял решение посвятить себя науке, и заканчивая последними годами, сделавшими его опыт образцом для подражания, воплощается его возведением в ранг «исиарха», чья auctoritas неизбежно сменяет авторитет античных авторов. Осторожность, которую последние выражали по поводу своих exetpla, становится излишней и в последнем диалоге полностью отсутствует, уступая место уверенности, достигнутой благодаря существованию Баттисты: начиная с исполнения надежд на его успехи, о которых говорил Лионардо в De familia [254] Ср. Od. cit., I 2016–2017 et 2029–2030; II, passim. и недвусмысленно упоминали различные герои промежуточных диалогов, от «Софроны» до Profugia и Cena familiaris [255] По поводу Sofrona , см. выше, прим. 42. Что касается остального, если De familia – единственное произведение, названное в Cena familiaris (Оd. cit., p. 346, ll. 33–34), где упоминается, впрочем, о его «литературных заботах, коими он всегда поглощен» ( ibid ., p. 345, ll. 24–25), то персонажи Profugia перечисляют длинный перечень его дел и свершений, который включает в себя занятия музыкой, скульптурой, живописью и гимнастикой (ср. Оd. cit., p. 109, 118 et 138), а также сочинения De familia, De pictura,Elementi di pittura, Intercenales , поэмы на тосканском и De motibus ponderis (ср. ibid ., соответственно, p. 108, 118, 157, 174, 182). Но упомянуты и другие начинания, в частности, Certame coronario (cf. ibid ., p. 144). и заканчивая ретроспективным признанием в последних строках De iciarchia :

«Я рассказал вам, дети мои, каким образом вы можете стать первыми, уважаемыми и счастливыми людьми. Я объяснил вам, каковы обязанности этого первого и начальствующего руководителя другими, каковым я, по правде говоря, старался быть с тех времен, когда эти мои волосы были русыми, по сей день, когда они поседели и побелели, насколько это было в моей возможности и разумении, со всем старанием, прилежанием и трудом, но не для того, чтобы возглавлять вас, а для всяческого вашего блага» [256] De iciarchia , Оd. cit., p. 286, ll. 26 ss. .

«После величественного пролога», восходящего к первоначальной концепции произведения и старейшей редакции книг I и II, «incipit Familia» , как пишет Руджеро Романо [257] «I libri della famiglia di L.B. Alberti», dans Ruggiero Romano, Tra due crisi: lltalia del Rinascimento, Torino, Einaudi, 1971, p. 137–168: 138: «Dopo un maestoso proemio, incipit Familia». . В занимающей нас в данный момент перспективе пролог представляет интерес в трех аспектах:

1) прибегая к классическим рамкам противопоставления судьбы и доблести, Альберти задается вопросом о конкретных возможностях человеческой деятельности на земле и встраивает свои размышления о семье, то есть свое расследование причин упадка и особенно величия семей, в весьма широкий и открытый гуманистический контекст [258] De familia, Prologo 28–32 et 45–47. Ср. также Prologo 262–266. ;

2) это расследование, а также вытекающие из него анализы и выводы, претендуют на ясность, прозрачность и объективность («когда я, отрешившись от какой бы то ни было пристрастности и отставив в сторону все порывы души, думаю об этом[…]» [259] Ibid., 32–33. );