Марианна Гончарова - Чёрная кошка в оранжевых листьях

Удивительно, как удивительно, но все мечты Занкина сбылись.

Во-первых, он очень хотел встретиться с королевой. Казалось бы…

Однажды он приволок в школу вырезанную из газеты фотографию: ее величество, в белой широкополой шляпе, в элегантном пальто, с живым исследовательским интересом указательным пальцем правой руки, затянутой в белую перчатку, ковырялась у себя в породистом носу. «Какая она… клевая! — заключил восхищенный Занкин, склонив к плечу голову, с нежностью разглядывая ее величество. — Какая же она!!! Да-а-а… Все могут короли… — и деловито поинтересовался: — Ты не знаешь случайно, она женатая?»

А вторая мечта Занкина была — стать знаменитым клоуном. Обязательно знаменитым. И еще тогда, когда он смутно, еле-еле различал в своей душе какие-то интересы, которые могут развиться во что-то большее в будущем, идею стать клоуном ему подсказала наша всегда раздраженная, всегда суровая и всегда уверенная в себе первая учительница Стефания Симеоновна. Штёфа.

Как-то в класс к нам пришла Комиссия. Детям велели надеть белый-верх-темный-низ, мальчикам — подстричься, девочкам — банты. Комиссия намечала проверку на предмет перехода четвертого «А» в следующую ступень. Комиссия дала несколько контрольных работ, послушала, как дети читают, а потом стала с детьми разговаривать. Дети не привыкли разговаривать, вот просто так, разговаривать с Комиссией, и волновались, и отвечали невпопад, и отмалчивались.

— Так-так, — удрученно потирала руки Комиссия, — так-так…

Дети зачарованно испуганно переводили взгляды с Комиссии на свою учительницу. Комиссия сказала:

— Ну что ж, четвертый «А» класс, напоследок простое задание — напишите, что вы любите. Напишите… На листочках бумаги…. Что. Вы. Любите.

— Эт чё? — спросили дети. — Это как?

— Как-как… Ну, что вы любите? Я, например, люблю… э-э… Я, например, люблю фауну. А вы напишите, что любите вы.

— А как это — фауна? Это чё — фауна?

— Ну какая разница? — замахала руками Комиссия. — Это я люблю фауну. А вы напишите о том, что любите вы.

Дети, склонившись над листочками, старательно засопели. Двадцать шесть из двадцати семи написали «Я люблю фауну». И я тоже написала: «Я люблю фауну». Нет, я очень многое в той моей жизни любила, но надо было знать нашу учительницу, чтобы не распространяться по этому поводу, чтоб не нарваться.

Разразился скандал.

Комиссия на педсовете упрекнула Штефу в том, что дети ее класса за четыре года совсем не научились самостоятельно мыслить, выражать собственное мнение и прочее, правда, за исключением одного-единственного мальчика, двоечника и второгодника, который написал корявым почерком: «Я люблю грысть мел, щинят и каникулов».

Реакция Штефы на результаты опроса была неожиданной. Она взревела, как маяк в тумане: «Чтэ-э-э-э?! Да у меня стаж тридцать пять лет! Да у меня звание! Награды!»

Ну, и мы получили под раздачу. Надо сказать, Штефа никогда не стеснялась в выражениях.

— Болваны!!! Да разве ж я вам не говорила, что такое флора и фауна?! Га?! Разве ж я вам не говорила, что такое фауна?! Ы?!

А ты, Занкин, Занкин! Занкин! Безотцовщина! Что ты написал?! Что ты написал, я тя спрашиваю?! Встань, когда учитель с тобой разговаривает! Встань, я тебе сказала!! Я с тобой говорю или со стенкой говорю, Занкин?! Встань, сказала, встань!!! И это после того, как школа так о тебе заботится, Занкин!!! Когда школа тебе купила ботинки и пальто, Занкин!!! Ботинки и пальто!!! Школа тебя воспитывает! Школа тебя одевает! А ты, Занкин, клоун!!!

Надо было знать Занкина…

Он не торопясь спокойно разулся, взял башмаки за шнурки, снял с вешалки, тут же в нашем классе стоящей, свое страшненькое клетчатое пальто, бесформенное пальто с клочковатым воротником, взял все в охапку и аккуратно сложил Штефе на ее учительский стол. А потом босиком, в драных носках, насвистывая и помахивая старым, видавшим виды портфелем, ушел. Только взгляд его в никуда был тяжелым, как кусок свинца. Как кусок свинца, который Занкин таскал в кармане, иногда примеряя зачем-то его в своем немаленьком кулаке.

Ушел, напоследок аккуратно и тихо прикрыв за собой дверь, прошипев сквозь зубы: «Ф-ф-ф-ауна…»

А в Эдинбурге я узнала его сразу. Вспомнила и свою калиновую ветку, и фауну, и его свинцовый кастет… Но не подошла. Не решилась. Не знаю, почему…

Не знаю…

Из письма от моей подруги Наташи Будовской, живущей в Нью-Йорке: