Луи Арагон - Орельен. Том 2

— Замолчите!

— Конечно, самое простое не слушать! А все-таки как быстро дело пошло… От меня — к тебе… а ты еще хочешь из-за нее себя убить. Чушь какая!

— Нет, вы ее никогда не любили. Я это чувствую, чувствую…

— Только потому, что вижу, какова она есть? Не обманывайся на этот счет, малыш, по-разному ведь видишь, сегодня одно, завтра другое, может быть, даже так и должно быть, когда любишь… Но разве это тот же образ, который ты носил в себе раньше, прежде чем она появилась, подумай сам, а? Будь искренен. Разве не так? Любовь! Я, конечно, прошу прощения за свои мужские взгляды, раз они тебе так претят… но ничего не попишешь… Для меня, если хочешь знать, Береника была просто молоденькая девушка… видишь, до чего может человек поглупеть!

Он рассмеялся неестественным смехом. Поль поднял голову и посмотрел на Орельена. Сейчас Орельен меньше всего походил на того Лертилуа, каким его рисовал себе Поль. По лбу сбегали капельки пота. И выбрит нечисто… Впервые Поль заметил, как сильно выдаются у Орельена скулы и какое у него длинное лицо. Молоденькая девушка… не так уж глупо было видеть в Беренике молоденькую девушку! Известно, эти господа из определенного круга имеют слабость к молоденьким девушкам…

— Значит, если бы она была молоденькой девушкой, как вы выражаетесь, вы любили бы ее по-настоящему? Не комедии ради? А если она все-таки жила со мной, стало быть, она ни на что другое не годна, как на свалку, так, что ли?

Полю хотелось сказать слишком много, но мысли мешались в голове. Однако Орельен его понял, случайно уловив гневные нотки в этом хаосе слов.

— Во-первых, кто тебе говорил о молоденьких девушках? — Орельен забыл, что говорил именно он. — Любовь это вовсе не постель.

— Верно. Но то, что вы называете постелью, вовсе не грязнит любви. Я не дух святой, в отличие от вас, милостивый государь.

Орельен пожал плечами. Он не испытывал против этого мальчугана ни малейшего раздражения. А тот продолжал:

— О, я прекрасно вас понимаю. Вы и господа, подобные вам, оставляете за женщиной, изменившей мужу, право на вашу любовь, но при условии, что она изменила бы ему только раз. Муж — он не в счет. В ваших глазах замужняя женщина — это почти девственница. Еще можно уважать женщину, у которой был всего один любовник… если, конечно, она искупила свою вину слезами… жила всю дальнейшую жизнь этим воспоминанием… Да бросьте вы!

Неужели Поль Дени мог всерьез возмущаться по такому поводу? Сам Орельен никогда на эту тему не размышлял, но, если говорить откровенно, именно так он рассматривал брак, супружескую измену… Идеи, правда, не особенно новые, не особенно оригинальные, но разве тут до оригинальности? Да, женщина могла пасть в его глазах именно потому, что бросилась на шею этому мальчугану, какому-то Полю Дени. Так, чудесно. Если бы Береника из Парижа проехала прямо к своему Люсьену, не сворачивая в Живерни, Орельен хранил бы о ней иные воспоминания, и некое чистое видение, возможно, преследовало бы его до конца дней. Она могла бы стать, остаться его любовью. Но Береника, запятнавшая себя… И, однако, что, собственно, меняет наличие этого бледного интеллигентика? В прежние времена женщина, имевшая одного любовника, считалась погибшей. А в чем же сказывается наш прогресс сегодня — в том, что ей запрещается иметь двух? Но в таком случае зря разоряется крошка Дени! Орельен уже не слушал его. Он думал о своей матери. В жизни его матери был только один мужчина. Только один, помимо мужа. Так, во всяком случае, думал Орельен, но что он знал наверняка? Впрочем, он судил о женщинах не по своей матери. У него были свои собственные идеи о жизни, о любви. Такие ли уж свои? Немало мужчин придерживались того же мнения. Но у кого есть свои собственные идеи? Сто человек разом думают: «Выглянуло солнышко», — думают так просто потому, что солнце действительно выглянуло.

— Не перейти ли нам в другое кафе? — предложил он. — Нельзя же вечно сидеть здесь.

К тому же у него кончились сигареты.

За дверью их встретила ночь, все та же теплая ночь. Одна из тех парижских ночей, когда так не хочется идти домой, ложиться в постель, когда в каждую улицу проникаешь как в тайну, когда каждое слово, оброненное прохожим, кажется началом завлекательной истории, и каждая женщина, ищущая приюта под покровом мрака, кажется застигнутой врасплох. Улица Нотр-Дам-де-Лоретт, улица Фонтен… Где-то дальше и выше блестел огнями «Мулен-Руж». Вид дежурной аптеки на перекрестке снова вернул их к разговору о муже Береники. Они прошли мимо ночного ресторанчика, заполненного женщинами с цветами в руках, элегантными мужчинами. Площадь Бланш тоже сияла огнями, и, несмотря на поздний час, на террасах кафе сидели люди. Ярмарка на бульварах уже закрылась и сейчас, не освещенная электрическим светом, напоминала скопище призраков. Возле «Мулен-Руж» в розоватом дыхании, вырывавшемся из дверей дансинга, белела кучка американских матросов.