Луи Арагон - Орельен. Том 2

У Менестреля состоялось экстренное сборище. Все друзья Поля, и в первую очередь Фредерик, были возмущены. Грязная мазня! И самому Дюпюи — грош цена… Кто-то предложил набить ему морду. Но это не разрешило бы вопроса. И даже могло иметь весьма и весьма нежелательные последствия. Главное же, когда ты являешься защитником и пропагандистом известных идей, тебе не дано права их марать. Менестрель подготовил ответ редактору еженедельника, где пункт за пунктом разбивал статью Дюпюи. И прочел собравшимся. Очень хорошо! Великолепно! Но этого недостаточно. Поль Дени должен был погибнуть ради чего-то. Самоубийство, несчастный случай — все это очень мило. Но его смерть была «спонтанным актом», вот в чем вся соль. «Спонтанный акт» стал в последнее время коньком группы Менестреля. В конце концов было решено не позволять первым встречным эксплуатировать эту смерть… Эта смерть принадлежит им, — им принадлежит и право придать ей тот или иной смысл. Они выпустят манифест. Соберутся втроем или вчетвером и напишут.

Был в этот вечер и еще один субъект, который вел себя весьма странно. Мы имеем в виду Замора. Он держался до того легкомысленно, что был просто омерзителен. То прерывал рассказ о смерти Поля анекдотом, то начинал хвалить ножки какой-то балерины. Словом, никак не желал попасть в тон, совершенно не желал. А тут еще миссис Гудмен вдруг к концу вечера вышла из обычного своего состояния немоты и заговорила о Розе Мельроз и Шарле Русселе. Кстати, о Русселе! Он приходил к Менестрелю: предложил скупить все написанное рукою Поля, что имелось у членов группы. Рукописи, стихи, письма… Даже переписанные от руки ноты… Сначала они запротестовали, но кто-то заметил, что для увековечения памяти Поля будет лучше, если его творения будут сосредоточены в одних руках. Ведь известно, что Руссель завещал свои коллекции городу Парижу. При этих словах Замора разразился уж вовсе неуместным хохотом.

Менестрель не преминул ему на это указать, а так как художник был злобно настроен, разговор вскоре принял неприятный оборот. Собеседники бросали друг другу в лицо старые обиды, припоминали то, что, казалось, уже давно было забыто или даже вовсе прошло в свое время незамеченным. В прошлом году на русском балете… Да уж не Менестрелю говорить, сам-то он… Прощание получилось более чем холодное.

А в результате в следующем номере еженедельника ответ Менестреля был напечатан мелким шрифтом, с сокращениями, где-то в самом конце, между тем как на первой странице поместили не только интервью Замора, но и его портрет, снимки с его картин, рисунок, долженствующий изображать Поля Дени, а также моментальный снимок, сделанный в прошлом году цейсовским аппаратом миссис Гудмен, где можно было различить Поля Дени, Замора и одну испанскую девицу в Тукэ, в усадьбе Мэри де Персеваль. Интервью было написано в самом ироническом тоне, особенно высмеивался термин «спонтанный акт». Замора заявлял, что психоанализ был ему известен еще задолго до Фрейда, и в доказательство приводил историю об одном фокстерьере. Это был открытый разрыв с Менестрелем и его друзьями, с которыми, — разъяснял художник, — он был связан лишь потому, что иной раз и грязь может оказать тонизирующее действие, особенно, если после нее принять хороший душ. «В общем, я меняю друзей, как носки, потому что так опрятнее», — заявлял он.

Потом переходил к смерти Поля Дени и не скрывал, что друзья покойного собираются устроить по этому поводу бум. В действительности же здесь ни при чем защита негров и весь этот фальшивый романтизм, старый, как паровозы. Поль Дени покончил жизнь самоубийством из-за одной женщины, что известно всем, — и если об этом не говорят открыто, то лишь потому, что подобные поступки не отвечают современной моде. И впрямь, это так же не модно, как не модно пристрастие к почтовым открыткам, лавкам старьевщиков и т. п., которое господствовало в кругу этих псевдосовременных молодых людей, этих запоздалых эстетов-символистов. Но Поль Дени был жертвой и, как человек слабый, не вынес пагубного воздействия атмосферы, царящей на площади Пигаль. Мы не нуждаемся более ни в этой атмосфере, ни в их искусстве, которое по сути дела отражает небескорыстное и дурнотонное маньячество. Удобнейший случай для Замора разом покончить с «авангардистами», давно его пугавшими, и тем же ударом разделаться с Пикассо, который был настоящим жупелом Замора. Упоминалось в интервью и о Кокто, с целью окончательно запутать следы.