Рафаэль Альберти - Война начиналась в Испании

Проснувшись, я вспомнил сон во всех деталях. Это было первое, что пришло мне в голову, и я подумал, что он приснился мне только что. Возможно, я действительно видел его в этот раз, но уже не впервые. Пробудившись от кошмара, я подумал было, что лежу на постели, в своей тесной комнате. Но смутно понял, что это не так. Я действительно был в своей комнате, когда очнулся от кошмара, но сейчас находился в другом месте. Это заставило меня предположить, что сон был не реальностью, а лишь воспоминанием о другом, давнем сне…

Я лежал в незнакомой постели, в незнакомой комнате, где двумя параллельными рядами стояли, сверкая железом и белизной, кровати. Я всегда ненавидел удвоения, которые, кажется, преследуют меня… Мало-помалу с удивлением и испугом я начал узнавать и понимать, что меня окружало. У человека, лежавшего на соседней кровати, нога была в гипсе; у его соседа справа — рука подвешена на сложном переплетении тросиков с грузами; у соседа слева красовалась подчелюстная повязка. Без сомнения, я был в больнице. Но как я тут очутился? И вдруг я отчетливо все вспомнил.

Вспомнил, как проснулся — не теперь, а много лет назад, давно, бог знает, сколько времени прошло, — от своего кошмара. Проснулся там, в убогой комнате, освещенной бледным утренним светом, и понял, что ничего не произошло, что никто не пришел арестовывать меня. Постепенно кошмарный сон отступал, как отступали и воспоминания о том, что произошло накануне. Все оказывалось просто нелепой случайностью, абсурдным сцеплением бессмысленных фактов. Ничего не случится. Беспокоиться не нужно…

Но когда я вышел на улицу, кошмар возобновился. И с такой силой, что с полным основанием можно сказать: только тут он по-настоящему и начался.

Затем последовали несколько безумных дней, когда сводящие с ума близнецы с тоненькими усиками, темными очками, в нелепых плащах уличных фотографов следовали по пятам, чем сводили меня с ума. Где бы я ни был, там оказывались и они: в кафе, на улице, в дешевом ресторанчике, где я обычно обедал… Я заметил их даже в кино, куда однажды случайно забрел. Они никогда не подходили близко, ни разу не сказали ни слова… Они просто находились там же, где и я…

Не могу точно сказать, сколько дней длилась эта глупая и бессмысленная слежка. Не могу описать охватившее меня отчаяние. Такие вещи нужно пережить, чтобы понять. Однажды, когда их ужасное присутствие особенно меня тяготило, а страх мой почти достиг размеров безумия, я вернулся домой раньше обычного. Входя в подъезд, я повернул голову, чтобы увидеть, продолжается ли по-прежнему это необъяснимое преследование. Сзади не было никого. Поднявшись по скрипучей лестнице, я вошел в квартиру. Невозмутимые и одинаковые, сидя на моей собственной кровати, близнецы ждали меня…

Легко судить, критиковать других, не побывав в подобных обстоятельствах… Просто и легко говорить о поспешности, глупости, даже безумии… Легко и просто рассуждать, находясь вне ситуации, в уверенной, надежной позиции. Но я утверждаю, что те, кто так спокойно и трезво рассуждает, на моем месте сделали бы то же самое — в ужасе бросились бы вниз по лестнице…

Это все, что я мог вспомнить. Говорят, что я буквально влетел под колеса автокара, когда выскочил на улицу. И вот теперь я за это расплачиваюсь, лежа в больнице. Однако я не могу сообразить ни сколько времени тут нахожусь, ни насколько тяжело мое состояние, ни что у меня повреждено.

Скоро я узнал, что раны мои незначительны. Несколько гематом да легкое сотрясение мозга, поэтому меня и уложили. Но гораздо труднее оказалось выяснить — это была настоящая тайна, — когда я поступил в больницу, сколько времени находился там, сколько пробыл в бессознательном состоянии или… под действием наркотиков. Обычно говорят о снотворных, транквилизаторах… Сколько времени все это длилось? И для чего такая таинственность, к чему секреты?

В больницах ощущение времени быстро теряется… Поэтому я не знал, сколько времени пробыл тут. Однажды после обеда улыбающаяся белокурая медсестра сказала, что меня выписывают. Я встал, привел себя в порядок и несколько часов терпеливо ждал. Наконец вошла медсестра и велела мне следовать за ней.

Я шел за женщиной длинными белыми коридорами до двери матового стекла, которая вела в комнату с письменным столом и небольшим диванчиком. Мужчина, сидящий за столом, просматривал историю болезни. Медсестра подвела меня к нему.

Это был молодой мужчина в сером костюме, без сомнения очень дорогом, и очках в золотой оправе. Правый глаз у него без конца дергался в нервном тике. Он поднял голову и улыбнулся мне с профессиональной любезностью.