Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

Во время прогулки по Нижнему Новгороду мы разделились — Лариса составила компанию Ардалиону Ивановичу и видеть не хотела рядом с собою Игоря. Мне ничего не оставалось делать, как в знак солидарности быть с отверженным врачом. Бедные актеры лишены были возможности побродить по древнему и прекрасному городу, поскольку все были заняты на съемках. За время прогулки мне удалось узнать лишь некоторые подробности происшедшего ночью инцидента. Конечно, никакой речи о настоящем избиении и быть не могло. Птичка получила пощечину, и, на мой взгляд, за дело. Когда же я заговорил о возможности возвращения всего на круги своя, Мухин очень огорчился и сказал, что после всего, что было, он уже не сможет жить с Машей, да и Лариса не станет возвращаться к Николке, поскольку накануне его отъезда в Мексику между ними произошла какая-то размолвка и за все это время он прислал ей одно единственное письмо, а она ему не отправила ни одного.

— Знаешь, что она однажды мне про него сказала? — поделился Игорь, когда мы сидели в пивном баре и пили отличное разливное нижегородское пиво, закусывая не чем-нибудь, а здоровенными, размером с цыплят табака, раками. — Она сказала, что вся ее недолгая совместная жизнь с ним была похожа на то самое горлышко со свастиками, которое он нашел и подарил ей в Трое — красиво, изящно, старинно, но самого кувшина нет, одно горлышко, а разве можно наполнить чем-нибудь горлышко разбитого кувшина?

Потом он глубоко вздохнул, отхлебнул пива и сказал:

— Представляешь, сегодня утром она раздарила официанткам в столовой все, что я купил ей вчера в Плесе. Вот взбалмошная девчонка! Разве можно не любить такую?

— Ну да, — покачал головой я, — Машу, которая родила тебе двух отличных мужиков и нянчилась с тобою всю жизнь, любить не за что.

— Слушай!.. Ешь, пожалуйста, раков. Не грызи мою совесть. Она и так вся изъедена. Бедная Машенька! Как представлю… Давай возьмем еще по кружке пива и по сто граммов водки.

За обедом, когда «Дядюшка Тартар» уже отчалил от нижегородской пристани и побрел по Чебоксарскому водохранилищу, прошел омрачающий радость поездки слух о том, что сценарист Морфоломеев найден в своей каюте без признаков жизни. Все всполошились, актриса Непогодина расплакалась, но тотчас черную весть сменила светлая — сценарист подал признаки жизни. Оказывается, просто запой его вошел в такую злую стадию, когда бедняга впадает время от времени в состояние близкое к клинической смерти — он мертвецки бледнеет, холодеет и его невозможно разбудить, покуда он сам не вскочит; вскочив, он посмотрит на окружающий мир сквозь щелочки заплывших глаз, пробормочет: «Ой, мамочки! Ой, папочки!» и потребует водки.

Погода испортилась. Весь остаток дня Ардалион Иванович и Лариса каким-то образом участвовали в съемках фильма — для них срочно придумали небольшие эпизодические роли. А мы с Игорем до самого вечера горланили песни, озорничали на палубе, выкрикивали названия иранских населенных пунктов, как будто не плыли по Волге, а летели на бомбардировщике над Ираном.

— Ах вот вы где, голубчики. Хороши! — сказала, однажды заглянув в мою каюту, Птичка. — Продолжайте в том же духе.

— Птичка! — воскликнул я, бросился к ней, но споткнулся о чей-то «труп», лежащий на полу, и упал на колени. С колен я воззвал к ней: — Ты сама не представляешь, какая ты актриса! Ты — Настасья Кински! Я приглашаю тебя на роль в моем фильме.

— Не стоит, — дернула она плечом. — Меня уже обещали познакомить с более трезвыми режиссерами.

Она ушла, а я продолжал стоять на коленях и размахивать руками, призывая ее полюбить нас пьяненькими, ибо трезвенькими нас всякий полюбит. Врач Мухин тупо смотрел на меня, потом сказал:

— Э, брат, а ты тоже ее любишь.

И погрозил мне указательным пальцем.

«Труп» оказался принадлежащим киносценаристу Морфоломееву. За ним вскорости пришли трое из съемочной группы. Когда они его относили, «труп» умолял их не трогать его, а главное, не тушить об него окурки.

Приходила Аида. На все ее вопросы я отвечал однозначно:

— Аллах акбар. Не имею удовольствия знать вас.

Она обиделась и ушла.

Приходили и за преферансистом Мухиным, но решили оставить его в покое ввиду его полной профнепригодности.

Когда я проснулся на рассвете следующего дня, то первым делом отметил, что «труп» сценариста Морфоломеева вновь лежит на полу моей каюты, как будто его отнесли куда надо, потушили об него сколько надо окурков и вернули на место. Вторым делом я обнаружил пропажу моего друга и собутыльника Мухина и отправился на его поиски. Пробегающего мимо меня матроса я спросил, где мы находимся, и узнал, что «Николай Таралинский» идет по Кокшайскому повороту. Игоря я застал на верхней палубе, где он смотрел на рассвет со слезами на глазах. Крылатые белоснежные ларисы кружились над ним в небе, время от времени вскрикивая, словно требуя от него чего-то. Я подошел и встал рядом со своим другом.