Александр Сегень - Тридцать три удовольствия

— Артур, мне страшно, я боюсь, они убьют, убьют меня!

— Ну что ты, малышка, успокойся, никому не нужно убивать тебя, слышишь? Ну иди ко мне, ну иди ко мне.

С этими словами он принялся страстно целовать умопомрачительную Аиду сначала в губы, потом в шею, потом стал спускаться ниже и раздевать ее, вот обнажились груди, киношный мотор крутился и крутился, оператор сопел, все затаили дыхание, «Артур» повалил «малышку» в простроченную цветами траву, и он, и она стонали, сливаясь в страстном объятии. Вот уже она была голая, а он принялся стягивать с себя джинсы. С меня было довольно, я отвернулся и увидел, что и Ардалион Иванович, и Птичка, и Игорь уже отошли от гнусной съемочной площадки на порядочное расстояние, я припустился догонять их, но, пробежав шагов двадцать, все же оглянулся. Аида уже одевалась. Видать, какие-то последние остатки целомудренности у Корнюшонка еще хранились за душой.

— Фу! — сказала Птичка и рассмеялась. — Уверена, что в жизни она никогда так страстно не целуется, как перед объективом.

Я мог бы подтвердить правильность ее замечания, но не стал.

— Разве ты не хотела быть актрисой? — спросил Птичку Мухин.

— Хотела и хочу, — ответила она. — Но не такой. Я никогда не смогу целоваться и раздеваться перед объективом. И никогда не стану. Я хотела бы быть актрисой, но жить жизнью актеров — бррр! Мне уже не терпится попугать их.

— И мне, — сказал я с большим чувством.

— И мне, — из вежливости согласился Игорь.

— А я бы прямо сейчас захватил корабль и до самой Астрахани пугал их, — добавил Ардалион Иванович.

На закате теплоход двинулся дальше. Мне хотелось побыть одному и я отправился в свою каюту, лег на кровать и закрыл глаза. Душевную мою пустоту наполняли пейзажи Плеса, они плыли и плыли в закрытых глазах, сменяя один другой. Меня разбудил стук в дверь. Аида пришла попросить меня, чтобы я купил для актеров несколько бутылок водки. Я выполнил ее просьбу, и она исчезла. На прощанье я сказал ей:

— Видел, как ты играла сегодня в эпизоде на полянке. Это было здоровско.

— Чудак, мы же артисты. Надулся? Зря. Привыкай, такая у меня профессия. Хочешь, приду к тебе после полуночи? Или уже не хочешь?

— Сегодня у меня постный день.

— Ну и глупо.

После ужина капитан снова забрал Мухина играть в преферанс.

— Я только на пару часиков, — сказал врач Ларисе.

— Хоть до самого утра, — ответила ему любовница.

За Кинешмой «Дядюшка Тартар» вошел в область густого тумана. Я сидел в одиночестве на носу средней палубы и накачивался пивом «Радебергер», пока не стал засыпать. Отправившись в свою каюту, лег и сразу уснул. Где-то в полночь ко мне кто-то настойчиво стучался, но я не открыл. Спустя еще пару часов снова раздался стук, разбудивший меня. Это наверняка была Аида, но сердце вдруг стало подсказывать мне, что это Птичка. Я взволнованно встал и открыл дверь каюты. В коридоре стоял Игорь Мухин.

— Пусти переночевать, — попросился он.

— Забавно, — сказал я. — Ну входи, что с тобой делать.

— У тебя есть водка?

У меня была водка, и мы взялись ее пить, закусывая оставшимися от Углича грибочками, а потом купленным в Плесе отличным арбузом. Птичка не пустила его в их каюту, потому что он засиделся за пулькой до половины третьего ночи. Он был расстроен и растерян. Видать, уходя от Цокотухи, он уповал на какую-то сказочно-романтическую жизнь с Птичкой, полную лишений, но и долгой страстной любви. Потихонечку водочный ручеек дотащил нас до той пристани в разговоре, где можно было задавать откровенные вопросы, и я спросил, как вообще их угораздило сойтись вместе, разрушив одну крепкую и устоявшуюся семью и срубив зеленый росток другой свеженародившейся семьи.

— Мне трудно тебе это объяснить, — сказал он. — Сам я никогда не предполагал, что в моей жизни может такое случиться. Я очень любил Машу… нет, я и сейчас очень люблю и скучаю по ней. Не просто скучаю — тоскую, маюсь. Лариса — как наваждение. Все началось с того, что она стала ходить ко мне лечиться. У нее был особенный случай, очень редкий в гинекологии. Мне было невероятно трудно и интересно заниматься ею. Операцию я провел блестяще и теперь она может иметь детей. И вот, поверишь ли, я изначально влюбился не в саму Ларису, а в ее случай в медицине. Врач бы меня понял. Может быть, поймешь и ты. Представь себе: я сделал из нее женщину, способную рожать. Это все равно, как если бы я вообще сделал ее своими руками. И какая-то неведомая сила после этого потянула меня стать отцом ребенка, которого она теперь может родить.