Джеймс Джойс - Улисс (часть 3)

Капает кровь - вместо вина в подлинной мессе.

"Папе римскому пинка" - протестантская уличная частушка; "Вседневно славь Марию" - католический гимн св.Казимира.

И пошел и удавился - в этих словах романа Джойс видел впоследствии одно из свидетельств его магичности: Косгрейв позднее покончил с собой, утопившись в Темзе. Тема предательства связывалась с Линчем уже в заметках к "Портрету", но, как и многое в этих заметках, была использована уже только в "Улиссе".

В 8:35 утра ты будешь на небе - обычно в Британии смертные казни назначались на 8 часов утра.

Пир чистого разума - выражение из "Подражаний Горацию" Александра Поупа.

В Кабре в 1904 г. проживало семейство Джойсов.

Кто... с Фергусом - из "Песни Фергуса", см. эп. 1.

Клянусь свято чтить... весть или вести - из масонской присяги.

Тайный наставник - Четвертая ступень в масонстве шотл. обряда.

Подменыш, похищенный феями - распространенный сюжет ирл. фольклора, бронзовый, шлем и (ниже) палочка слоновой кости и белый агнец соединяются с образом Гермеса. Но это - символический план, в "реальном" же плане Руди является как евр. отрок, преданный учению, читающий евр. священную книгу.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ВОЗВРАЩЕНИЕ

16. ЕВМЕЙ

Сюжетный план. По воле автора - час ночи (течение времени явно замедлилось ради стройности романа). Дублинская одиссея вошла в завершающую часть - но и начала обнаруживать резкие отличия от классической. Отклонений от Гомера хватало и прежде - вернее, миф никогда и не принимался за точный образец, - но сохранялось главное, сама парадигма одиссеи: Улисс испытывал многие приключенья, стремясь душою к сыну, жене и очагу; Телемак искал отца; и вся история двигалась к их встрече. Но у Джойса история не может "двигаться к единой великой цели" (формула старца Дизи, над которою нещадно язвит "Улисс"). Две линии сошлись - но происходит нечто иное, нежели счастливое единение героев, чья встреча записана на небесах. Блум и Стивен сидят в ночной кучерской чайной и не находят, о чем говорить. Вместо них в центре неожиданно какая-то темная фигура, плетущая путаные басни. А больше не совершается ничего: как и предыдущий четный эпизод, "Евмей" - задержка, затяжка действия. Выводы будут делаться в "Итаке".

Реальный план весьма сжат и беден: дело ночное, мозги у всех заплетаются, и роман движется во тьме. Темны, неясны оба новых и центральных лица, Мэрфи и Козья Шкура. Темнота первого чисто литературна, в плане реальном у него нет прототипа (лишь малые черточки Фрэнка Баджена), но второй смутен во всех отношениях. Он носит имя исторического лица (см. эп. 7), но автор сам вызывает наши сомнения в том, является ли он этим лицом. И даже если является - само лицо у Джойса тоже предстает смутным: какова его роль в убийстве? и что с ним было потом? В реальной же истории судьба Фицхарриса после освобождения из тюрьмы неизвестна, по слухам, он был, кажется, ночным сторожем. Едва ли не самой реальной личностью оказывается, в итоге, мелкий прихлебатель Джон Корли, который был изображен Джойсом еще в "Дублинцах" (рассказ "Два рыцаря", написанный в 1906 г.) и выражал восторг тем, что попал в книгу - безразлично, в каком виде.

Гомеров план. Композиционно поэма и роман очень совпали. То, что происходит в "Евмее", вполне соответствует Гомеру: как в Песни XVI, Улисс и Телемак перед финальным возвращением к Пенелопе собеседуют в бедной хижине. Это отражает первое из Джойсова списка соответствий: Козья Шкура Евмей (хотя можно сказать, что соответствие точнее для мест, чем для персонажей: "Приют извозчика" отвечает хижине Евмея лучше, чем хозяин приюта - хозяину хижины). Соответствие идет и глубже формального. Сходная позиция рождает сходные темы: и у Гомера, и у Джойса речь идет о возвращении и о связанном с ним узнавании (опознании). Но Джойс весьма заостряет эти темы, выводя их за те пределы, в которых они пребывают в Песни XVI. Подробней об этом - в следующей рубрике, а здесь лишь отметим, что это расширение затрагивает и Гомеров план. Джойс утверждает соответствие эпизода не только с "Одиссеей", но и с некой трагедией об Одиссее, известной лишь по ее упоминанию в "Поэтике" Аристотеля: "Одиссей - ложный вестник" (греч. псевдангелос). Название наводит на мысль о некоем лже-Улиссе, двойнике или самозванце; и именно такового Джойс видит в своем завиральном мореходе, утверждая второе соответствие: Мэрфи - Псевдангелос. (Впрочем, в Песни XVI и сам Улисс - ложный вестник, рассказывающий Евмею длинную ложную историю.) Кроме того, достаточно естественно с темою возвращения соединяется и сакраментальный Джойсов мотив предательства. Такая связь есть и у Гомера, но уже не в Песни XVI: Мелантий, "козовод злоковарный", оскорбляет Одиссея и помогает захватчикам-женихам (XVII, XXII). И Джойс вносит в свой список третье соответствие: Мелантий - Корли (последний связан или желает связаться с захватчиком Бойланом). К этому только надо добавить уже сказанное: наряду с соответствиями в эпизоде также намечается и разрушение базисной парадигмы. Окончательного исхода пока нет, но мы уже ощущаем, что герои как-то не становятся в отношения настоящих Улисса и Телемака. Что-то не то здесь: или впрямь Улисс не совсем настоящий, или Телемак, или, может быть, этому Телемаку не подходит этот Улисс? Очень джойсовская ситуация.