Джордж Элиот - Адам Бид

– Перестань говорить о нашем гневе, Адам, – сказал он наконец очень томно, потому что ему было неприятно обдумывать слова. – Я прощаю минутную несправедливость: она была весьма естественна при преувеличенных понятиях, которые ты составил себе мысленно. Я надеюсь, то, что мы дрались, не помешает нам быть по-прежнему друзьями и на будущее время. Победа осталась на твоей стороне, и этому так и следовало быть, потому что из нас обоих я, кажется, был менее прав. Ну, пожмем же друг другу руку.

Артур протянул руку, но Адам остался неподвижен.

– Мне не хочется сказать «нет» на это, сэр, – сказал он, – но я не могу пожать вам руку, пока мне не будет ясно, какое значение мы придаем этому. Я был не прав, говоря, будто вы, зная, нанесли мне оскорбление; но я не был не прав в том, что говорил прежде касательно вашего поведения с Хетти, и не могу пожать вам руку, словно считаю вас также своим другом, как прежде, пока вы не разъясните все это дело лучше.

Артур подавил свою гордость и досаду и опустил руку. Несколько минут он молчал и потом сказал, как только мог, равнодушно:

– Я не знаю, что ты понимаешь под объяснением, Адам. Я уж сказал, что ты слишком серьезно думаешь о пустой шутке. Но если ты даже и справедливо предполагаешь, что шутка эта опасна, то ведь я уезжаю в субботу, и тогда все кончится. Что ж касается огорчения, которое тебе причинило это, то я, право, очень сожалею об этом. Больше я ничего не могу сказать.

Адам не произнес ни слова, но встал со стула и обернулся лицом к одному из окон, будто созерцал черноту освещенных луною елей; на деле же он сознавал только борьбу, происходившую внутри его. Бесполезно было бы теперь оставаться при своем решении переговорить завтра, он должен говорить теперь и на месте. Но прошло несколько минут, прежде чем он обернулся и, подойдя ближе к Артуру, который продолжал лежать, остановился и устремил на него свой взор.

– Я лучше буду говорить ясно, – сказал он с очевидным усилием, – хотя мне это вовсе не легко. Видите, сэр, как бы это вам ни казалось, а для меня это вовсе не вздор. Я не принадлежу к числу людей, которые могут волочиться сначала за одной женщиной, а потом за другой, и я не думаю, что разница тут не очень велика, которую из них возьму. Любовь, которую я чувствую к Хетти, совершенно другого рода; эту любовь, по моему убеждению, могут понимать только те, кто способен чувствовать ее, да Бог, ниспосылающий ее им. Она для меня дороже всего в мире, кроме моей совести и моего доброго имени. И если справедливо то, что вы говорили все это время, если это была только пустая шалость и шутка, как вы называете это, и эта шутка совершенно кончится с вашим отъездом, ну, в таком случае я могу ждать и надеяться, что сердце ее когда-нибудь обратится ко мне. Мне становится досадно при мысли, что вы захотите говорить мне ложь, и я поверю вашему слову, какой бы вид ни имели вещи.

– Ты больше обидел бы Хетти, чем меня, не веря моим словам, – возразил Артур почти свирепо, вскочив с оттомана и сделав несколько шагов, но он тотчас же снова опустился на стул, и произнес более слабым голосом: – Ты, кажется, забываешь, что, подозревая меня, взводишь обвинения на нее.

– Нет, сэр, – сказал Адам более спокойным голосом, как бы вполовину облегченный; он имел слишком прямой характер для того, чтоб делать различие между прямою неправдою и косвенною. – Нет, сэр, обстоятельства между вами и Хетти не одинаковы. Вы, что бы вы ни делали, вы делали с открытыми глазами; но разве вы знаете, что было у нее в мыслях? Ведь она не что иное, как ребенок, о котором всякий человек, имеющий совесть, обязан заботиться. И что бы вы ни думали, я знаю, что вы привели ее мысли в замешательство. Я знаю, она отдалась вам всем сердцем, многие вещи, которых я не понимал прежде, стали мне ясны теперь. Но вы, кажется, очень равнодушны к тому, что может чувствовать она… вы об этом не думаете вовсе.

– Боже мой, Адам, да оставь ты меня наконец в покое! – неистово воскликнул Артур. – Я уж довольно чувствую это, а ты все еще больше мучишь меня.

Он заметил свою нескромность, лишь только слова сорвались у него с языка.

– Хорошо, в таком случае, если вы чувствуете это, – возразил Адам с жаром, – если вы чувствуете, что могли вызвать в ней ложные мысли и заставили думать, что любите ее, между тем как у вас в голове не было ничего подобного, в таком случае я должен обратиться к вам с требованием… я говорю не за себя, а за нее. Я требую, чтоб вы уничтожили ее заблуждение, прежде чем уедете отсюда. Вы уезжаете отсюда не навсегда; и если оставите ее при мечте, что питаете к ней те же самые чувства, какие она питает к вам, то все ее мысли последуют за вами, и несчастье только увеличится. Ваше объяснение причинит ей жгучую боль теперь, но спасет ее от страданий впоследствии. Я прошу вас написать письмо, и вы можете быть уверены, я позабочусь о том, чтоб она получила его: в нем скажите ей всю истину и порицайте себя за то, что вели себя так, как не имели никакого права вести себя с молодой женщиной, которая вам не пара. Я говорю прямо, сэр, но я не могу говорить другим образом. В этом обстоятельстве никто не может позаботиться о Хетти, кроме меня.