Джордж Элиот - Даниэль Деронда

В один светлый, теплый июльский день, полный солнечного блеска и благоухания роз, лепестки которых усеивали лужок, окаймленный с трех сторон древним готическим монастырем, мальчик лет тринадцати, по имени Даниэль Деронда, лежал на траве под сенью дерева, поддерживая обеими руками свою кудрявую голову, и читая книгу; подле него на складном стуле сидел его наставник, м-р Фрезер, тоже занятый чтением. Книга, раскрытая перед мальчиком, была по истории Италии; он страстно любил историю и желал знать, – что делалось в отдаленные времена. Вдруг он поднял голову и задумался: ему в книге попался один герой, который не знал, – какого он происхождения, не знал никогда ни отца, ни матери, и мучился этим незнанием. Даниэль сразу же увидел в этом герое сходство с собою: и он никогда не знал ни своего отца, ни матери и ничего не слышал о них.

Жил он у богатого баронета, сэра Гюго Малинджера, всегда называть его дядей, и, когда однажды спросил его о своих родителях, баронет ответил:

– Ты лишился отца и матери в младенчестве, и вот почему я принял тебя на свое попечение.

Напрягая тогда свою память, Даниэль смутно стал припоминать, как его кто-то крепко целовал, как его со всех сторон окружала тонкая» благоухающая ткань, как его пальцы неожиданно попали на что-то твердое, и он расплакался. Все другие его воспоминания ограничивались тем маленьким миром, среди которого он продолжал жить. Он так любил сэра Гюго, что не имел повода сожалеть о потере неведомых ему родителей. Даниэль считал его совершенством.

Поместье, где протекала его мирная, веселая жизнь, было одно из лучших в Англии. Малинджеры вели свое происхождение от Гюго Малингра, прибывшего в Англию с Вильгельмом Завоевателем. Два ряда этих потомков, прямых и побочных ветвей, смотрели на маленького Даниэля в портретной галерее: тут были и рыцари в блестящей броне, и серьезные государственные люди в черных бархатных кафтанах и политические деятели в громадных париках…

Рассматривая старинную портретную галерею сэра Гюго, Даниэль видел, что он был красивее всех предков своего дяди; в тринадцатилетнем возрасте он мог служить образцом для художника, желающего нарисовать поразительной красоты мальчика…

В данную минуту, на зеленом лужке, среди благоухающих роз, Даниэль Деронда сильно задумался о своих, неизвестных ему, родителях. Что сталось с его отцом? С матерью? Об этой тайне Даниэль не мог ни у кого спросить, так как боялся получить неприятный ответ. Люди, детство которых протекло мирно, счастливо, поймут этот страх – услышать что-нибудь неприятное о своих родителях. Тяжелое душевное состояние Даниэля, наконец, нашло себе облегчение в крупных слезах… Теперь, когда прошли первые минуты тяжелой грусти, он понял, что у него еще нет никаких оснований опасаться чего-нибудь плохого. Однако он иначе начал смотреть на все происшествия своей жизни. Мысль, что другие знали и скрывали многое об его происхождении, что он сам ни за что не желал бы раскрытия этой тайны, развила в нем преждевременную сосредоточенность. Он теперь обращал внимание на такие слова, которые до того июльского дня прошли бы незамеченными мимо его ушей; всякая мелочь теперь возбуждала в нем новые, неизвестные ему до сих пор чувства.

Одно из подобных пустых обстоятельств, случившееся месяц спустя, произвело на юношу глубокое впечатление.

Даниэль отличался не только серебристым детским голосом, но и замечательным музыкальным даром, так что с раннего детства он пел, сам себе аккомпанируя на фортепиано. Впоследствии сэр Гюго пригласив к нему учителей и часто заставлял его петь при гостях. Раз, когда мальчик очень хорошо спел при гостях один романс, баронет скачал с улыбкой:

– Подойди сюда, Дан.

Мальчик подошел. На нем была вышитая полотняная блуза, выделявшая его красивую головку, а серьезное выражение лица придавало ему необыкновенную прелесть.

– Хотел бы ты быть великим певцом, – спросил сэр Гюго, – и каждый день слышать похвалы публики?

Даниэль вспыхнул и, немного подумав, ответил гневным, решительным тоном:

– Нет, ни за что.

– Ну, ну, хорошо, – сказал сэр Гюго с удивлением и потрепал мальчика по плечу.

Даниэль поспешно вышел ив гостиной. Его прямо в сердце поразило неожиданное открытие, что дядя думал о такой для него будущности, которая не только не походила на его собственную, но считалась сыновьями английских джентльменов низкой. Он часто бывал с сэром Гюго в Лондоне в опере и видел, как принимают знаменитых певцов; но, несмотря на свое музыкальное дарование, он с негодованием отворачивался от мысли, что он, Даниэль Деронда, стал бы, разодевшись, как кукла, петь для потехи людей, видевших в нем только свою забаву. То, что сэр Гюго допускал возможность появления его на сцене, казалось, говорило Даниэлю, что он по происхождению не принадлежал к числу джентльменов, подобных баронету. Узнает ли он когда-нибудь горькую тайну о своих родителях? Настанет ли время, когда дядя откроет ему все?