Геннадий Михайленко - Тюрьма №8

Далеко он не ушел. Его догнала опергруппа и повалив на землю заковали в наручники. И вот он теперь он сидит на нарах в камере на спецпродоле в ожидании этапа к месту отбытия наказания в семь с половиной лет проклиная тот злополучный день, когда ему захотелось выпить. Коля просидел на СИЗО шесть месяцев. Тоже попался на эту удочку с погонялом и вот теперь к нему прицепилась кличка «Трактор».

Духота в камере была невыносимая. Время тянется бесконечно долго. Даже трудно себе представить, как долго. Чем могут занять себя арестанты? Кто-то пытается спать, кто-то читать, а кто-то просто уставился на обшарпанные стены камеры в раздумьях. Бывает, что начинают травить байки или спорить о чем-то незначительном и вот уже все втягиваются в спор и могут обсуждать какую-то дребедень, часами. Когда уже надоедает слушать этот бесконечный бред, кто ни будь скажет громко, что бы привлечь внимание всех в камере:

– Новый анекдот слышали про ПЗ-ешников? (так называют приговоренных к пожизненному заключению). Все сразу настораживаются, тема актуальная. Тем более в камере на спец. продоле. Можно было увидеть в щель окна для раздачи пищи на «броне», как их ведут по стометровке конвойные. ПЗ – шники в полосатой робе и черными кругами, пришитыми на груди и ногах, что-бы в случае побега стрелять в эти места, в шлепанцах, закованные в наручники за спиной. Если останавливаются, то конвойные наклоняют его, головой вниз, широко расставив ноги, руки поднимают высоко над спиной, при этом пальцы на ладонях нужно расставить в стороны.

Когда все притихли, рассказчик продолжает:

– Так вот, сидят в камере два ПЗ – шника. У одного есть жена, приезжает к нему на свидания, раз в полгода. Возвращается он в камеру на подъёме. Веселый. Однажды его сокамерник не выдерживает и говорит:

– Слушай, дружище, мы тут уже с тобой давно сидим, почти родственники, может дашь мне разок к твоей жене на свидание сходить, я может уже никогда и не буду с женщиной.

Его сосед подумал, что терять нечего, пусть сходит. Но просто так согласиться как-то не по понятиям. Вот он товарищу и говорит:

– Я не против, но что ты можешь предложить мне взамен?

Второй подумал и говорит:

– А давай, я тебе свою пайку хлеба буду полгода отдавать?

Хлеб в тюрьме, это важный аргумент. Можно и прировнять к обмену, подумал тот, у кого была жена. Ударили по рукам. Полгода прошло в трепетном ожидании предстоящего свидания с женой товарища. Хлеб он отдавал, как и договаривались – полгода.

И вот наступил день свидания. Пришел он на встречу с женой своего товарища. Разделись они и легли рядом на кровать. Лежат, не шевелятся. Долго так лежат и тут жена его друга не выдерживает, берет его руку и кладет себе на причинное место. Опять никакой реакции. Тогда она не выдерживает и спрашивает:

– Ну как?

– Теплая, как хлеб, – слышит она в ответ.

После секунды паузы, камеру наполняет дикий хохот. На какое-то время, все забывают о невзгодах, их постигших и думают, что не так уж плохи у них дела, как у тех двух ПЗ шников. Но это ненадолго. Время снова поглощает в своих объятиях всех, кто в камере. Никто не знает, когда и куда их отправят. Можно просидеть так день или два, а можно неделями ждать, когда поведут на этап. Вздрагивают от каждого стука в дверь камеры, в надежде что караульный откроет кормушку, зачитает фамилии и гаркнет – «Собираемся с вещами».

Тюрьма №8 находится в Жодино, небольшой городишко, в тридцати километрах от Минска. Никто из арестантов не хочет попасть в это место. Рассказывают, что в недалекие времена тюрьмой командовал человек по фамилии Грузовок. Он превратил тюрьму в место где кошмар становился явью для арестантов. Ломал понятия. Все, кто попадал к нему в заведение проходил и через молотилку пыток, унижений и издевательств. Встречали сразу со входа. Давали понять, что все серьезно, уступок со стороны администрации не будет. И не важно кто ты, живущий по воровским понятиям, фраер или мужик, получали порцию гостеприимства все без исключения. Этапы приходили ночью. Автозак заезжал во внутренний двор тюрьмы, что-то вроде большого ангара. Парковался так, чтобы дверь из будки где находились арестанты, примыкала к ступенькам, ведущим в подвал. С двух сторон от входа становились конвоиры с собаками. Когда распахивалась дверь в будке автозака, нужно было быстро спрыгнуть и получалось так, что высота была большая так как, сразу начинались ступеньки, ведущие вниз. Если кто-то задерживался, караульные орали «быстрей». «прыгай», «давай, пошел». Приходилось прыгать не раздумывая. При этом по бокам безумно лаяли злые псы, пытающиеся схватить очередного прыгающего зека. Если кто падал, конвоир мог расслабить поводок, что бы пес дотягивался и кусал несчастного. Все это происходило настолько быстро, что новенькие не успевали понять, как оказывались в подвале. Подвал был шириной полтора метра. Впереди была дверь, но она была заперта, так что все зашедшие выстраивались друг за другом., а сумки с вещами ставили перед собой. Сам коридор был длиной не более пяти шести метров. Этот коридор имел особенное воспитательное значение. Выглядел так словно вход в преисподнюю, было понятно, куда попали арестанты. Стены забрызганы темными, бурыми пятнами. Запах стоял такой, словно это был завах страха, и он наполнял попавших туда с головы до пят. Окутывал и парализовал так что нельзя было и пошевелиться. Даже самые гонорливые, становились словно звери на бойне понимавшие, что им пришел конец, тихими и смиренными. Тишина продолжалась не долго. Неожиданно выключался и без того тусклый свет, слышался грохот открываемых дверей и словно какая-то неведомая сила, начинала бросать на пол и в стороны прибывших по этапу арестантов. Слышались в темноте только глухие удары и стоны. Через какое-то время опять слышался грохот дверей, топот и наступала тишина. Включался свет. Среди разбросанных вещей, забрызганных кровью лежали без признаков жизни прибывшие арестанты. Они все были беспощадно избиты. Избиты до такой степени, что не могли двигаться. В динамике звучал голос: