Роже Гар - Семья Тибо (Том 2)

- Возможно, кровопускание даст ему хоть какую-нибудь передышку. Когда он успокоится, принесите мне мои инструменты.

Действие кровопускания сказалось почти сразу же. Ослабев от потери крови, г-н Тибо задремал.

Обе женщины до того устали, что безропотно согласились уйти, не дождавшись смены, - как только Антуан предложил им пойти отдохнуть, обе ухватились за эту возможность.

Антуан и Жак остаются одни.

Оба стоят в отдалении от постели: Антуан пошел закрыть дверь, так как Адриенна не захлопнула ее, а Жак, сам не зная почему, отступил к камину.

Антуан избегает смотреть на брата: в эту минуту ему отнюдь не требуется чувствовать возле себя чье-то любящее присутствие; не нужен ему и сообщник.

Засунув руку в карман халата, он нащупывает маленькую никелированную коробочку. Он дает себе еще две секунды. Не то чтобы он хочет еще и еще раз взвесить все "за" и "против", он взял себе за правило никогда в момент действия не пересматривать хода мыслей, приведшего к этому действию. Но сейчас, приглядываясь издали к этому лицу на белоснежной наволочке, к этому лицу, которое с каждым днем становилось ему все более родным, он на миг поддается меланхолии, присущей вершинному мигу жалости.

Прошли две секунды.

"Может, во время приступа это было бы не так тягостно", - думает Антуан, быстро подходя к больному.

Он вынимает из кармана пузырек, взбалтывает его содержимое, проверяет иглу шприца и вдруг останавливается, ища чего-то взглядом. И тут же пожимает плечами: оказывается, он машинально искал спиртовку, чтобы прогреть платиновое острие...

Жак ничего этого не видит: спина Антуана, склонившегося над больным, скрывает от него постель. Тем лучше. Однако он решается и делает шаг вперед. Отец, очевидно, спит. Антуан расстегивает пуговицу на обшлаге его сорочки и засучивает рукав.

"Из левой руки я пускал кровь, сделаем укол в правую", - думает Антуан.

Зажав пальцами складку кожи, он поднимает шприц.

Жак судорожно зажимает себе рот ладонью.

Игла с сухим звуком входит в тело.

С губ спящего слетает стон; плечо вздрогнуло. В тишине раздается голос Антуана:

- Не шевелись... Сейчас, отец, тебе станет легче...

"Он с ним в последний раз говорит", - думает Жак.

В стеклянной трубочке шприца уровень жидкости понижается медленно... Если в спальню войдут... Кончил? Нет. Антуан оставляет на минуту иглу в коже, потом осторожно снимает шприц и наполняет его вторично. Жидкость течет все медленнее и медленнее... А вдруг войдут... Еще один кубический сантиметр... До чего же медленно... Еще несколько последних капель...

Антуан вытаскивает иглу быстрым движением, протирает вспухшее место, откуда выступила розоватая жемчужина сукровицы, застегивает сорочку и прикрывает больного одеялом. Будь он в спальне один, он непременно склонился бы к этому мертвенно-бледному челу, впервые за двадцать лет ему захотелось поцеловать отца... Но он выпрямляется, отступает на шаг, сует в карман шприц и оглядывается вокруг, проверяя, все ли в порядке. Тут только он поворачивается к брату, и его глаза, равнодушно-суровые, словно бы говорят:

"Ну вот".

Жаку хотелось броситься к Антуану, схватить его за руку, выразить хотя бы объятием... Но Антуан уже отвернулся и, подтащив низкий стульчик, на котором обычно сидела сестра Селина, присел к изголовью постели.

Рука умирающего лежит поверх одеяла. Почти такая же белая, как простыня, она дрожит еле заметной для глаза дрожью: так подрагивает магнитная стрелка. Тем временем лекарство уже начинает действовать, и, несмотря на долгие муки, выражение лица проясняется: предсмертное оцепенение как бы приобретает всеискупающую усладу сна.

Ни о чем определенном Антуан не думает. Он нащупывает пальцами пульс больного - быстрый и слабый пульс. Все его внимание поглощено им: сорок шесть, сорок семь, сорок восемь...

Сознание того, что он только что совершил, становится все более туманным, восприятие окружающего тускнеет: пятьдесят девять, шестьдесят, шестьдесят один... Вдруг пальцы, сжимавшие запястье больного, сами собой разжимаются. Сладостное незаметное погружение в безразличие. Волна забвения захлестывает все.

Жак не смеет сесть, он боится разбудить брата. Так он и стоит, скованный усталостью, не сводя взгляда с губ умирающего. А они бледнеют, все сильнее бледнеют; дыхание почти не касается их.

Жак в испуге делает шаг вперед.

Антуан вздрагивает, просыпается, видит постель, отца и снова осторожно берет его за запястье.