Роже Гар - Семья Тибо (Том 2)

Войдя, Жак не произнес ни слова, казалось, он даже не заметил, что комната погружена во мрак, и устало рухнул на стоявший у двери стул. При неярких отсветах огня в печурке трудно было уловить выражение его лица. Шляпа была низко надвинута на глаза, пальто он перебросил через руку.

Вдруг он жалобно произнес:

- Оставь меня здесь, Антуан, уходи, оставь меня! Я уже совсем было решил не возвращаться сюда... - Но прежде чем Антуан успел открыть рот, он крикнул: - Молчи, молчи же, я знаю, не смей ничего говорить. Я уеду с тобой.

С этими словами он поднялся и зажег свет.

Антуан старался не смотреть на брата. Для вида он с удвоенным вниманием погрузился в чтение.

Жак вяло бродил по комнате. Бросил какие-то вещи на кровать, открыл чемодан, сунул в него белье и еще что-то. Временами он начинал насвистывать: все тот же мотив. Антуан наблюдал, как брат швырнул в огонь пачку писем, как подошел к стенному шкафу, уложил на полку разбросанные бумаги и запер его на ключ. Потом уселся в углу и, ссутулясь, втянув голову в плечи, то и дело нервно отбрасывая непокорную Прядь, нацарапал несколько открыток, положив их себе прямо на колено.

Сердце Антуана упало. Скажи Жак просто: "Прошу тебя, поезжай без меня", - он без слов обнял бы брата и тут же отправился в обратный путь без него.

Первым нарушил молчание Жак. Переменив ботинки и заперев чемодан, он подошел к Антуану.

- Знаешь, уже семь часов. Пора идти.

Ничего не ответив, Антуан стал собираться и спросил:

- Помочь тебе?

- Нет, спасибо.

Говорили они вполголоса, не так громко, как днем.

- Дай-ка мне твой чемодан.

- Да он не тяжелый. Иди вперед...

Они бесшумно покинули комнату. Антуан вышел первым. И услышал за спиной, как Жак повернул выключатель и осторожно прикрыл за собой дверь.

В вокзальном буфете они пообедали на скорую руку. Жак почти все время молчал, еле притрагивался к пище; а Антуан, озабоченный не меньше брата, не нарушал молчания и даже не пытался притворяться.

Поезд уже стоял у перрона. Ожидая посадки, братья прошлись вдоль состава. Из туннеля без перерыва валили пассажиры.

- В поезде, очевидно, будет теснотища ужасная, - заметил Антуан.

Жак не ответил. Но вдруг сообщил:

- Вот уже два года и семь месяцев, как я живу здесь.

- В Лозанне?

- Нет... Живу в Швейцарии. - Они прошли несколько шагов, и Жак пробормотал: - Моя чудесная весна тысяча девятьсот одиннадцатого года...

Они прошлись еще раз от паровоза до хвоста поезда, оба молчали. Очевидно, Жак думал все о том же, потому что у него как-то само собой вырвалось:

- У меня в Германии были такие мигрени, что я буквально на всем экономил, лишь бы удрать, удрать в Швейцарию, на свежий воздух. Приехал я сюда в самый разгар весны, в мае. В горы. В Мюлленберг, это в кантоне Люцерн.

- Значит, Мюлленберг...

- Да, там я написал почти все стихи, которые печатал под псевдонимом "Мюлленберг". В то время я очень много работал.

- И долго ты там жил?

- Полгода. У одних фермеров. У двух бездетных старичков. Чудеснейшие полгода. Какая там весна, какое лето! В первый же день приезда меня очаровал вид из окна. Пейзаж широкий, чуть волнообразный, простые линии изумительного благородства! Уходил с утра, а возвращался только к вечеру. Луга все в цвету, дикие пчелы, огромные пастбища на склонах, коровы, через ручьи перекинуты деревянные мостики, Я бродил, я работал на ходу, бродил целыми днями, а иногда и вечерами, даже ночами, ночами... - Жак медленно поднял руку, она описала в воздухе кривую линию и упала.

- Ну, а твои мигрени?

- Знаешь, мне сразу стало много легче, как только я сюда приехал. Меня Мюлленберг исцелил. Скажу больше, никогда у меня не было такой легкой, ничем не стесненной головы! - Он улыбнулся своим воспоминаниям. - Легкой и, однако, полной мыслей, планов, безумств... Думаю даже, все, что мне удастся написать в течение моей жизни, зародилось именно там, на этом чистом воздухе, в то лето. Помню дни, когда я находился в состоянии такого восторга... В эти-то дни я по-настоящему познал хмель подлинного счастья!.. Бывало - стыдно признаться - бывало, я прыгал, бегал как ошалелый, а потом бросался ничком на траву и рыдал, сладостно рыдал. Думаешь, преувеличиваю? Нет, чистая правда, помню даже, в иные дни, когда слишком наревусь, я нарочно шел домой кружным путем, чтобы промыть глаза в ручейке, - я его обнаружил в горах... - Жак потупился, прошел несколько шагов молча, потом повторил, так и не подняв головы: - Да, прошло уже два с половиной года.